Терапия неисправимой. Анна Гельман

что в больнице я могу «познакомиться с интересными людьми». Таких попыток найти помощь было несколько, т. к. лекарства не помогли. Я даже обращалась к гипнотерапевту, но он отказался со мной работать, сказав, что я нахожусь в слишком нестабильном и расшатанном состоянии. Мне было горько от этого, но он был прав.

      В феврале 2012-го мое состояние привело к добровольной госпитализации, т. к. врач-психиатр испугалась моих дереализаций и сильнейшего тремора. В больнице предположили, что у меня, насколько я помню, шизоаффективное расстройство, но это не точно. После этого я уже не собиралась прибегать к помощи ни психологов, ни психиатров, будучи разочарованной в результате «лечения».

      Больница была ужасна для меня: гулять можно только от начала и до конца коридора, сон на кушетке в этом самом коридоре из-за недостатка коек и полное игнорирование со стороны врача. И еще запрет на телефонные звонки первые дни, а потом лишь под присмотром медсестры.

      Я хотела позвонить маме и брату, но мне не позволили – врач не давал разрешения. Когда он приходил с обходом, я шла за ним по пятам и просила позволить звонок, но это не увенчалось успехом. Хотелось плакать, но мои «сокамерницы» сказали, что этого не стоит делать, т. к. это может продлить нахождение в этой юдоли печали – так это назвала потом моя мама.

      Я понимаю, что в первые дни в остром отделении человек, как правило, находится в довольно специфическом состоянии, и без минимального контроля и при наличии собственного мобильного телефона это может вылиться в бесконечные звонки, которые могут еще больше расшатывать пациентов. Но если позволить хотя бы один звонок в присутствии медперсонала, это точно не привело бы ни к чему плохому хотя бы потому, что медсестра в любой момент может прервать звонок, который совершается с теперь уже непривычного стационарного телефона.

      Стало ясно, что нужно спасаться, но выписаться сама я не могла просто физически: у меня не было ни бумаги, ни ручки для того, чтобы написать какое-то заявление, а врач со мной практически не разговаривал. Я оказалась в каком-то кафкианском мире.

      Однако в какой-то момент мне удалось уговорить одну из медсестер дать мне позвонить с конфискованного при приеме мобильного. Она отвела меня в какую-то комнату и выдала телефон. И я дозвонилась до брата или мамы (точно не помню), быстро рассказав, как мне здесь «хорошо». Тогда вся эта ситуация казалось какой-то нереальной, каким-то кино про шпионов. Как же я благодарна той медсестре.

      Вскоре приехала мама, чтобы поговорить с врачом, но оказалось, что в тот день он болел. В итоге мама пару часов просидела в холле корпуса ради свидания со мной, наблюдая за тем, как привозят стайки старушек с деменцией. После окончания тихого часа удалось прекрасно и весьма результативно пообщаться со старшей медсестрой, напоминавшей статную благородную смотрительницу (цитирую маму): на следующий день можно было меня забрать. За мной приехали брат и бабушка. Передача им на поруки прошла легко и быстро: кажется, что старшая медсестра имела большой вес в отделении.