Крещение. Иван Иванович Акулов

вполголоса:

      – Я же сам видел.

      – Мало ли, может, забыл что в вагоне.

      – Сквалыга забудет, держи карман шире… Говорю, два раза прыгал и все ногу на излом норовил. Пойди определи: подвернулась – и домой.

      – Это же членовредительство.

      – Кто докажет? Второй-то раз он прыгнул и заблажил, как под ножом.

      – Сказать бы надо, что он дважды прыгал.

      – Не мое это дело.

      – Сальце-то хлебное – в пальцах тает.

      – Мед – не сало. Завтра, говорят, землянки рыть заставят.

      Наступила долгая пауза, и от того, как соседи смачно жевали сало и как остро-сытно пахло чесноком, Охватов захлебнулся набежавшей слюной, закашлялся. То ли он был голоден, то ли лежалось ему неудобно, но он долго не мог уснуть.

      А те двое, кустанайские, наевшись сала, наперегонки храпели. «Нажрались, и горюшка мало, – думал Колька. – А дома небось мать, деваха». Далее Колька мыслями уносился к себе домой и исходил горючей тоской, вспоминая Шуру и ту ночь, которую провел с нею у реки, проникшись к девушке заботной лаской и признательностью. Во всех его чувствах было так много неожиданно нового, что Колька решительно отравился им.

      – Комары, сволочи, зудят и зудят, – сказал лежавший рядом Петька Малков. Он, видимо, тоже не спал, потому и голос у него был без дремоты.

      – Пойдем на полянку, – охотно предложил Колька. – Там ветерок. Покурим.

      Они подхватили свои шинели, котелки и двинулись к опушке.

      – Стой! – раздался внезапный окрик, и Малков с Охватовым только тут увидели часового с винтовкой. – Чего стали? Сказано, назад!

      Они повернули обратно и, шагая через спящих и не спящих товарищей, пошли в глубь леса. Кругом томилась тишина. Теплой сыростью, зеленью дышала земля. Комары осыпали и все лицо, и руки. От их укусов даже воздух, казалось, был тяжел и ядовит. Стоя у сосны, сосредоточенно курили, скрадывая огонек в пригоршне, молчали. Наконец Охватов не вытерпел:

      – Замучают нас тут, замордуют – фронта как великого избавления молить станем.

      – Ты вот что, Колун, – злым и громким голосом оборвал Малков. – Хочешь по-старому вести со мной дружбу – прекрати скулеж. Ведь ничего еще не видели и не нюхали, а слезой, доходяга, исходишь. Всем несладко, ты об этом подумал?

      – Я за себя говорю. Чего мне другие?!

      – Кованый ты сундук, Колька! И чем набит – все под замком.

      – Ты хочешь, чтобы все на тебя походили: ура, да здравствует! Я сам по себе, только и всего. И весь я тут – у меня, Петя, за душой ни единого словечка про запас нету.

      – Начистоту живешь?

      – А ты не знал?

      – Знал, да засомневался. Болтаешь такое, за что морду бить надо. По-дружески.

      – Нет у тебя, Петя, ни слова дружеского, ни понимания. Меряешь все на свой аршин, и будто так надо.

      – Давай спать. Ну тебя к черту!

      III

      Камская стрелковая дивизия формировалась на базе стрелково-пулеметного полка,