Лето, когда мы пропали. Элизабет О’Роарк

и память оставила на мне свои следы. И кажется, я никак не могу их смыть.

      Когда я спускаюсь, Дэнни с Люком на кухне. Люк встает, и Дэнни, глядя на него, следует его примеру. Я думала, ссадины будут выглядеть получше после душа, но на лице Люка написано совершенно обратное.

      – Привет, милая. – Дэнни осторожно протягивает руку, дотрагиваясь до невредимого бока. – Чувствуешь себя лучше?

      – Как новенькая, – отвечаю я.

      Я смотрю на Донну и пытаюсь понять, какая ей нужна помощь.

      – Не смей! – рявкает Люк.

      – Я просто помогу…

      – Джулиет, – говорит он приказным тоном, какого я от него никогда не слышала, – сядь.

      – Да, милая, – настаивает Донна, – конечно. Тебе надо сесть.

      Прихрамывая, иду к столу, а Люк движется к моему месту.

      – Меняешься со мной местами, – требует он. С его места на дальнем краю стола мне будет трудно подскакивать туда-сюда во время ужина.

      Я открываю рот, чтобы возразить, но его глаза так опасно темнеют, что я закрываю его обратно.

      – Какая была машина? – спрашивает он.

      Я поднимаю глаза. Даже если Аллены верят, что мир справедлив, я знаю, как на самом деле, и подозреваю, что Люк тоже. Люди лгут. Люди всегда будут спасать свою шкуру. Даже если я буду знать марку, модель и номер машины. Если опознаю родинку на внутренней стороне бедра парня, а у меня под ногтями будут частички его кожи, он все равно сможет заявить, что это был несчастный случай или недопонимание, и все ему поверят.

      – Не имеет значения. Даже если бы я их знала, они все будут отрицать, скажут, что я сама упала с велосипеда.

      – Я знаю, – отвечает он. – Я просто хочу, чтобы ты мне рассказала то, что видела.

      – Машина серебристого цвета. Небольшая. Понятия не имею, какой марки. С досками для сёрфа на крыше.

      – Ты кого-нибудь из них видела?

      Я закрываю глаза.

      – Я помню только того, кто схватил меня. – Еще одно черное пятно в моей памяти. У него был такой холодный взгляд. Он видел, что у меня течет кровь, видел раздолбанный велосипед, порванную рубашку, но все равно смеялся. – У него был пирсинг в брови. На костяшках тату. Это все, что помню.

      Гаражные ворота открываются, сообщая, что приехал пастор.

      Донна хмурится.

      – Нам лучше прекратить говорить об этом.

      Люк резко поворачивается к ней.

      – Почему это?

      Она моргает, удивленная его тоном, потом сглатывает.

      – Потому что, я думаю, Джулиет предпочла бы, чтобы эта история осталась… между нами.

      Нам всем требуется некоторое время, чтобы понять то, что она не сказала: если мы расскажем пастору, он упомянет это в проповеди. Он может подождать несколько месяцев, а потом сообщить буквально несколько подробностей, после которых ни у кого не останется сомнений, что это обо мне. «Молодая девушка едет на велосипеде домой после работы в закусочной», – скажет он, и все собравшиеся повернутся ко мне, вспоминая те недели, когда я ходила в синяках.

      Скорее всего, они подумают, что я сама во всем виновата,