Запрещенная реальность. Перезагрузка. Василий Головачев

мы не черти из преисподней.

      – Русские…

      – Не только. Скажем так: чистильщики, воздаём должное убийцам и насильникам. Кое-кого уже списали… на тот свет.

      – Слишком их много… всех не перебьёшь.

      – К сожалению, ты прав, пол-Украины – пособники нацистов. Да мы и не стремимся ликвидировать всех подонков в человеческом облике, так получилось, что мы оказались у вас.

      – Вы… их…

      – Не бери в голову, отец, они получили то, чего заслуживали. На этом бородаче сотня смертей плюс пытки, да и на остальных тоже. Все эти ублюдки думали, что их забудут и они смогут всю жизнь творить бесчинства. Но никто не забыт, и ничто не забыто! Давай договариваться. Нас здесь не было. Их тоже. Когда их хватятся, к вам придут с вопросами, сможете притвориться, что вы ужинаете и никого не видели?

      Иван Данилович пощипал реденькую бородку, с сомнением поглядывая на бесшумно двигавшихся по хате «призраков».

      – Не знаю…

      – Если не сможете, вам придётся уходить.

      – Да куда ж мы пойдём? Всю жизнь тут жили, работали…

      – Иначе бравые бандеровские хлопцы с чёрным крепом на рукаве вас пытать начнут, да и расстреляют ни за что. У этого батальона дурная слава, не лучше, чем у «Азова» и «Айдара».

      – Поговорить со своими надо…

      – Поговори, только побыстрей, уходить нам надо. Зови сюда взрослых, дети видеть нас не должны.

      Гордеев вышел, покачивая головой, и вскоре вернулся в дом вместе с семьёй.

      Но вместо «призраков» его встретил в горнице один человек, тот, что разговаривал с ним минуту назад, остальные исчезли. Впрочем, майор уже не был прозрачно-кристаллическим, сняв спецкостюм, смущавший старика, и оставаясь в зеленоватом трико наподобие спортивного. Шлем с очками он тоже снял, и на родных Ивана Даниловича смотрели с обветренного сурового лица светящиеся голубовато-серые глаза воина.

      Женщины остановились у порога, теребя концы платков и фартуков. Катя спряталась за их спины, огромными глазами разглядывая гостя. Гордеев‑младший, бледный до синевы, с кровоподтёком на скуле, поддерживал ушибленную руку.

      – Вот, – сказал Иван Данилович, озираясь, ища глазами гостей.

      Ухватов повторил своё предложение.

      Гордеевы переглянулись. Однако уходить из дома никто не согласился.

      – В таком случае вам придётся объяснить тем, кто придёт, причину синяков на лице сына, – с усмешкой сказал майор. – И вообще вести себя естественно. Вы ужинали, шума никакого не слышали, никто к вам не заходил, а ты… – Он посмотрел на хилого Александра.

      – Упал сослепу во дворе на дровяник, – криво улыбнулся сын Ивана Даниловича.

      – Пластырь есть, залепить кровоподтёк?

      – Нет…

      – Тряпицей перемотаем, – торопливо проговорила жена Александра.

      – Не надо, смажьте чем-нибудь, мукой, что ли, чтоб меньше заметно было, а то придерутся, что прячете рану. – Ухватов посмотрел на хозяина. – У вас лодки нет?

      – Была,