Диссертация. Марина Столбунская

а из глаз крупными каплями катились слёзы.

      – Другую приметил, страшненькая она, но мне без разницы, – возбуждённо шептал насильник на ухо жертве, противно дыша чесноком. – А тут ты, одна домой пошла, такая краля ладная. Видать, именины у меня сегодня. – Он нервно задышал, издавая мерзкие стоны.

      В густых зарослях кустов ждать помощи было неоткуда, закричать или оказать сопротивление Алевтина не могла, чувствуя, что одно неверное движение – и хрупкое горло не выдержит натиска лезвия. Она зажмурилась и мысленно звала от отчаяния маму. Боль и унижение заставляли слёзы литься потоком, нахлынула тошнота, девушка с трудом давила в себе рвотный позыв. Нож всё плотнее прижимался к горлу, находившийся в исступлении насильник терял над ним контроль.

      В один момент ей совсем стало нечем дышать, и она уже хотела, чтобы он зарезал её, осквернённую. Но насильник, сделав своё мерзкое дело, внезапно ударил её в висок так, что Алевтина потеряла сознание.

      Девушка очнулась оттого, что кто-то лизал ей лицо. С отвращением она в испуге резко отпрянула, но оказалось, что это собака. Лохматая псина виляла хвостом и смотрела добрым взглядом. Вмиг вспомнив всё, что с ней произошло, Алевтина зарыдала, ощупывая своё тело. Её колотило, схватилась за голову – та болела, на горле – неглубокий порез, но самое страшное было гораздо ниже. По ногам стекала вязкая жижа. Девушку вырвало прямо на платье, добавив к её униженному образу последний штрих. Зло пнув собаку, она поплелась домой, не переставая всхлипывать. Теперь уже беззвучно, чтобы не услышали соседи.

      Галина Фёдоровна, открывая дочери дверь, собиралась накинуться на неё с упрёками, но в ужасе зажала рот рукой, отстранилась к стене и в полуобмороке осела на пол от представшей её глазам картины.

      Алевтина справедливо рассчитывала на сочувствие и жалость, а получила от матери лишь порицание. Она стояла в душе и беспощадно драла кожу мочалкой, пытаясь стереть воспоминания о прикосновении мерзких рук, а Галина Фёдоровна всё не унималась, сыпала в лицо дочери обвинения.

      – И надо было тебе переться на эти танцы! И без Саши! Как теперь это от него скрыть?!

      – Я не собираюсь ничего скрывать, а завтра пойду в милицию писать заявление, – уже спокойным голосом отвечала дочь, кутаясь в полотенце.

      – С ума сошла! И думать забудь! Никакой милиции. Это же позор какой! И там будешь всё это рассказывать?! Да Саша бросит тебя сразу, как только узнает! А соседи?! Ты хочешь, чтобы пальцем тыкали и клеймо навесили? Думаешь, сочувствовать будут? Нет уж, дорогая моя, никто не пожалеет, все скажут, что так и надо было.

      – Мама, как ты можешь так говорить?! – Алевтина в слезах убежала в свою комнату, хлопнув дверью.

      – И не хлопай так. – Галина Фёдоровна вошла, чтобы наложить бинт на порезанное горло. – Сядь, перевязать надо, а то ещё заразу занесёшь. Завтра Саша приедет, я скажу, что ты срочно к больной тётке уехала в другой город, скоро вернёшься. А ты сиди тихо и не высовывайся. Слушай, что мать говорит, мать ведь