Хирурги человеческих душ. Олег Владимирович Фурашов

я – ни слухом ни духом.

      – Единственно вы, Алексей Николаевич, – в тон подруге продолжила Ульяна Васильевна. – В своём детективном рвении уединились, как на необитаемом острове.

      – Козлов ещё недавно был ответственным партработником в Свердловске, – принялась растолковывать следователю Авергун, видя его недоумение. – Но недавно его сместили с должности за какие-то идейные просчёты. И вам стыдно не знать при тёще, работающей в горкоме.

      – Да тёща с тестем – на даче, – растолковал помощникам прокурора Алексей. – Ни одна сорока весточку на хвосте не принесёт.

      – Та весточка «со щетиной», – скаламбурила Торхова. – Если не «с бородой». После смещения Козлов уже в больнице успел полежать – сердце у него больное. А в Среднегорск он вернулся, как говорится, доживать свой век. Он же родом отсюда. Здесь по молодости и начинал в органах прокуратуры.

      – А за что его турнули? – полюбопытствовал Подлужный.

      – Подрыв партийной дисциплины, – как-то уклончиво проговорила Авергун.

      Тем же утром Подлужный познакомился с новеньким поближе. Сначала Алексей передал ему два уголовных дела. Чуть позже они «на пару» засобирались в СИЗО № 1 ⁶², поскольку Двигубский на «Волге» отбывал в попутном направлении, и следователи «прицепились к паровозу».

      Они, устроившись в автомобиле вместе с рыжебородым водителем Анатолием Изотовым, с лёгкой руки Алексея обозначенного «позывным» Барбаросса, и стали поджидать шефа. Тот что-то запаздывал.

      – Энгмар Иванович, – от нечего делать, поинтересовался Алексей. – Прошу прощения, если не секрет, откуда у вас столь непривычно звучащее для уха советского человека имя? Не французских ли вы кровей, часом?

      – Тогда уж, скорее, немецко-иудейских. Если судить только по имени, – скупо обозначил уголками губ улыбку Козлов. – Хотя по происхождению я русский. А имя Энгмар происходит от начальных букв двух фамилий классиков марксизма-ленинизма – Энгельса и Маркса. Первый, как известно, был немцем, второй – этническим евреем. В двадцатые-тридцатые годы у нас же господствовало поветрие: новорождённых сплошь обозначали по-революционному. Марлен – от Маркса и Ленина. Рождались также и Баррикады, и Революции… Так что, перед вами, отчасти, – жертва тех перегибов. Я-то ещё что. Бывали истории и позабористее…

      – Например? – оживился Подлужный, обожавший заковыристые случаи.

      – Я тогда был мальчишкой и вместе с родителями обитал в деревне Увалы, – повернулся рассказчик к нему всем лицом. – А с нами соседствовал дядя Федя Селиванов. Так его, видать по пьяной лавочке, вообще угораздило своего первенца окрестить от словосочетания «Поздравляю с Первым мая!». Сын-то его как раз в праздник трудящихся уродился. Ан тут ещё одна хреновина примешалась. Вы же наслышаны, как в наших деревнях слово «поздравляю» говорят: про-здрав-ляю. Вот хмельной да расхристанный председатель сельсовета и записал в метрики: «Проздрасперм»…

      – Га-га-га! – перебивая рассказчика, загоготал Алексей на пару с Анатолием-Барбароссой.

      – Но