Целитель. Двойная игра. Валерий Петрович Большаков

Макароныч сгреб автоматы и сунул их в сейф. – Вольно! Разойтись!

      Одноклассники повалили вон, галдя и перекрикивая друг друга, устраивая в дверях веселый затор, а я оглянулся на Инну. Девушка флегматично собирала портфель, обиженно надув губки. На белой лямке фартука, словно ранка, краснел комсомольский значок, а между бровей залегла печальная складочка.

      Бросив взгляд в спину выходившему военруку, я встал – холодок струйкою стёк по хребту.

      – Инна, я ни в чем не виноват перед тобой, – заговорил с чувством, подбираясь ближе. – Наташа – просто моя знакомая! Зимой я ей серьезно помог и с той поры мы не виделись. А тут вдруг встретились! Ну, обрадовалась девушка, ну, бросилась целовать… И что с того? Я никогда тебя не обманывал, ты же знаешь, и люблю одну тебя… Я…

      Инна стояла тихая, будто потухшая, и вдруг с силой швырнула портфель на парту.

      – Не знаю! – тонко выкрикнула она. – Не верю! И не люблю!

      Я метнулся на перехват, обнял, прижал к себе.

      – Ну, что ты такое говоришь! – забормотал, торопясь высказаться. – Инна!

      – Пусти! – девушка яростно вырывалась. – Пусти сейчас же!

      Высвободив руку, она влепила мне пощечину.

      – Ненавижу! – исказились ее вздрагивающие губы. – Ненавижу тебя!

      – Да постой же… – я с силой обхватил извивавшуюся Дворскую. – Ну, послушай же ты меня!

      – Пусти, сказала!

      Сдавшись, я молча отступил. Девушка схватила портфель и выбежала из класса.

      А меня скрутило такое отчаянье, что я не справился с собой – горючие слезы так и брызнули. Безобразно скривив лицо, упрятал его в ладони, и плечи мои жалко затряслись. Я шипел, ругался шепотом, но ёдкая влага по-прежнему жгла мои глаза. Все кончено!

      В душе разверзался космически-черный провал, лишая надежд, утягивая мечты за горизонт событий…

      – Ну, вот зачем? – прорывалось навзрыд. – Зачем?

      Я стоял, горбясь и шмыгая носом, ладонями возя по щекам. Прилив амока схлынул, оставляя по себе тоскливое безразличие и опустошенность. Все кончено… Пусть.

      Спасибо Насте – положила в кармашек пиджака выглаженный носовой платок. Мягкая ткань впитала горючую мокроту, отирая зудящую кожу. «Умылся бы, спаситель СССР!» – подумал с изрядной порцией желчи.

      Выцепив сумку, я поплелся в туалет.

      Вечер того же дня

      Первомайск, улица Революции

      Дворовые качели монотонно, уныло скрипели и ржаво взвизгивали, мотаясь под весом голенастой девчонки. Остывающий воздух ворошил ее пушистые волосы, а распущенный алый бант полоскался вымпелом то за худенькой спинкой, то перед довольным личиком.

      – Ин-на-а! – доплыл мамин зов. – Домо-ой!

      – Еще пять мину-уточек!

      – Домой, поздно уже!

      – Иду-у…

      С силой притянув стальные ворота гаража изнутри, я нервно махнул рукой, срывая злость на выключателе, заляпанном краской. Да будет свет.

      Резкая вспышка из тесной каморки, которую дядя Вова называл «комнатой отдыха», раскаталась