Целитель. Двойная игра. Валерий Петрович Большаков

далекий «командирский» голос военрука, прибавил шагу. В классе НВП, чьи стены завешаны плакатами на армейские сюжеты, наблюдалась та же веселая возня, что и парой этажей ниже, в царстве октябрят. Комсомол тусовался.

      Красавица Рита аккуратно и сосредоточенно складывала шпаргалку. Общественница Алла Безродная, наш кудрявый комсорг, строчила заметку для стенгазеты. Драчливый Сосна гнул к парте соседа, вечно мятого Дэна. Тот сопел и бубнил уныло: «Я тя трогаю? Я ж тя не трогаю…»

      На свободном пятачке у доски лощеный Женька Зенков разучивал йоко-гери с Дюхой Жуковым, лохматым, ясноглазым крепышом. Выходило не очень, хотя выкрик «Ки-и-й-я-я!» в их исполнении звучал весьма натурально.

      – Миха, здорово! – крикнул чернявый Паша Почтарь, пробегая мимо и сутулясь, словно под обстрелом.

      – Привет, – роняю вдогонку.

      – Здравствуй, здравствуй, пень лобастый! – с задорной наглостью продекламировал Дэнчик, вырываясь из цепких рук Юрки Сосницкого, но я не поддаюсь на провокации.

      – Миш, ты по матёме сделал? – нарисовался Костя Куракин, прозванный Квочкой, и заныл просительно: – Дашь скатать?

      – Да там ничего сложного… – достаю из сумки тетрадь. – На.

      – Щас я! – радостно засуетился Квочка. – Я быстро!

      – Давай…

      Увидав меня, Тимоша зарозовелась, глянула виновато, а я, сохраняя на лице серьезное выражение, подмигнул ей – Зиночка сразу заулыбалась.

      Инна сидела рядом с нею, спокойная и отрешенная, теребя кончик роскошной золотистой косы. Бросив на меня рассеянный взгляд, девушка уткнулась в учебник.

      Я почувствовал горечь. Еще поза-позавчера у меня было счастье, а теперь она его отняла. За что, спрашивается?

      Плотнее сомкнув губы, я уселся за опустевшую парту.

      Не люблю слово «страдание», слишком оно затаскано. Переживал, да. Хотя зла на Инну не держал, понимал же все прекрасно – возраст, знаете ли…

      Воскресенье провел, как в чаду, даже запашок гари витал. То обида накатывала и в глазах пекло, то подступало чувство потери, и тогда меня выедала, выгрызала кручина, окуная в слепой мрак безысходности. А порой в моей бедной голове роились пленительные образы, порхали розовыми бабочками, изгибаясь округло и дразняще, хотя я не видел Инну даже в купальнике. Ну, а фантазия на что?..

      – Ки-ийя-я!

      – Чего это вы тут делаете? – поморщилась Альбина, вытирая доску. – Прямо в ухо крикнул!

      – Так полагается, – важно пропыхтел Андрей, неуклюже опускаясь в стойку дзенкуцу-дачи. – Это каратэ!

      – Какое еще каратэ? – удивилась Ефимова. – Балет, что ли?

      – Фи! – Зенков манерно сморщил нос, и веско добавил, снисходя к простушке: – Не путай приемчики с фуэте.

      – Ой, ты подумаешь! – фыркнула Альбина, кладя тряпку. – Детский сад, штаны на лямках!

      Развернувшись, как по команде «кругом», она гордо продефилировала мимо. Стрельнула глазками в мою сторону, в Инкину, но смолчала, лишь незаметно