Добролёт. Валерий Хайрюзов

дамы. Бабушка проучилась там шесть лет, по окончании ей было дано право учителя домашнего воспитания.

      – Вот кому надо было давать Георгия! – говорила моя мама, когда заходил разговор о подвигах деда в империалистическую войну, который был награждён Георгиевским крестом.

      – Родить девятерых и вывести их в люди – это какое же надо иметь здоровье! Кроме того, ещё и внуков поднять!

      – Зачем же ей Георгия? У неё уже есть Михаил! – смеялся отец. – Такого, как мой батяня, ещё поискать надо!

      В последние годы некогда большая семья деда начала разлетаться. Выросшие и получившие хорошее образование, мои дядьки и тётки разъехались по городам и весям, со стариками остался Генка Дрокин, сын от старшей, рано умершей, дочери Нади.

      Это позже я пойму, что, отправляя меня на лето в Куйтун, моя мама хотела освободиться на время от лишнего рта, хотя всё, конечно же, предварительно обговаривалось, что я еду как бы в помощь старикам, поскольку неленивый, лёгок на ногу и могу помочь бабушке по хозяйству: начерпать и принести из колодца воды, прополоть и полить грядки, окучить и подкопать картошку, задать корм корове. В последнее время держать корову бабушке было непросто, на зиму надо было заготовить сена, достать комбикорм, и вообще они с дедом держала её скорее по инерции, привыкли, что в большой семье молоко всегда пригодится. Вообще-то огород и корова были не только обузой, но и хорошим подспорьем для изрядно поредевшей семьи деда, поскольку Любка приходила и покупала почти всё молоко для своих братьев.

      Как только я приехал, обязанность помогать по хозяйству бабушке Генка Дрокин тут же переложил на меня, а сам, как и ранее, продолжал гонять по Куйтуну на мотоцикле, расклеивать и развешивать клубные афиши, перед сеансом проверять билеты, отвозить и привозить жестяные бобины с киноплёнкой, а иногда, когда деду надо было срочно съездить в Иркутск, он подменял его и крутил в клубе железнодорожников кинофильмы.

      Утром, отправляясь на службу, дед надевал свою железнодорожную гимнастёрку, поверх её натягивал тёмно-синий китель, застёгивался на все пуговицы и, причесав ладонью седую лысеющую голову, натягивал форменную фуражку.

      – Оставляю тебя на хозяйстве! – говорил он бабе Моте, прикладывая ладонь к голове. – Сегодня у меня совещание, буду поздно.

      – Да как-нибудь мы здесь и без тебя управимся, – улыбалась бабушка. – Ты случаем очки не забыл?

      Глаза деда замирали в одной точке, он испуганно хлопал себя по карманам, проверяя, всё ли взял, поскольку без очков он был как без рук.

      Место для сна мне определили под крышей, где, как говорила баба Мотя, обычно ночевал, приезжая в Куйтун, мой отец и которое на лето облюбовал мой двоюродный брат. Дрокин считал себя всезнайкой и, перед тем как уснуть, он рассказывал, что после революции дед работал на агитпоездах и что в его коллекции были фотографии приезжающих в Иркутск Василия Блюхера, Павла Постышева, командира красных забайкальских партизан Журавлёва, про которого