Кандалы. Степан Петров-Скиталец

было любимое стихотворение Елизара, которое и Елизар любил читать в кругу своей семьи по вечерам.

      Вукол бойко, подражая актерам и отцу, с полным соблюдением интонаций, наученный еще бабушкой-сказочницей изображать действующих лиц, начал чтение. В школе наступила необыкновенная тишина. Вукол читал с пламенным чувством, намереваясь поразить слушателей своим искусством: ведь деревенским школьникам, вероятно, и не снилось, что перед ними выступает человек, побывавший на настоящей сцене, в настоящем театре.

      Дойдя до места, где изображался испуг жены, догадавшейся о смерти мужа, он громко, с пафосом вскрикнул, повышая голос, как делал это его отец:

      – А мой муж?! – вскричала

      Ямщика жена,

      И белее снега

      Сделалась она.

      Тут неожиданно грянул дружный хохот маленьких слушателей. Чтец покраснел до ушей, уязвленный до глубины души, но дочитал до конца.

      – Молодец! – сказал учитель и, обернувшись к классу, затыкавшему себе рты от смеха, строго сказал: – Прошу не смеяться, он прочитал прекрасно: вот так и нужно читать хорошие стихи, так и я вас учил: но вы по-прежнему образцом хорошего чтения считаете чтение нашего дьячка в церкви! Над вами бы надо смеяться, а не вам над ним!

      Ученики притихли, но Вуколу показалось, что они не поверили учителю.

      Вукола приняли сразу во второй класс, хотя Елизар, уходя, предупредил учителя, что сына он учил сам – и только чтению, а письму не учил. Учитель, улыбаясь, возразил:

      – Ничего, выучим.

      Когда наступила перемена и учитель ушел наверх, ученики, выбегая из школы на площадь, передразнивали Вукола:

      – А мой му-уж?

      И снова смеялись над новичком: над его стриженой головой и городским костюмом, передразнивали его походку, манеры. Вуколу вспомнились далекие времена Таторки, необъяснимо ненавидевшего Вукола.

      Его рассматривали, как смешную диковину. Пришли из старшего класса большие ученики – тоже в поддевках и с волосами в кружало.

      – Шея-то кака долга, как у гуся али бы у гадкого утенка!..

      – И голову держит набок!

      – Поправьте ему!

      При новых взрывах смеха начались тычки, щелчки в голову, щипки, а один большой рябой парень лет семнадцати схватил его голову, чтобы «поправить».

      Новичок вдруг вышел из терпения, опять покраснел до ушей, как во время чтения, губы его передернулись, глаза засверкали. Вукол схватил подвернувшуюся под руку линейку и ткнул ею в лицо своего мучителя. Удар случайно пришелся прямо в смеющиеся зубы, оцарапав десны: у парня показалась кровь. Он неожиданно сконфузился и отошел прочь.

      Над большим учеником тоже стали смеяться:

      – Эка связался!

      – Новичок! дай ему ищо!

      – Я не дерусь! – угрюмо, как затравленный зверек, ответил Вукол.

      – Не дерешься, а в зубы дал?

      – Ну, по любови с кем-нибудь, с ровней!

      Перед ним стоял крепыш-парнишка – волосы, как рожь, голубые глаза, высокая грудь. Наружность