Физрук 7. Назад в СССР. Рафаэль Дамиров

об этом. Он хмыкнул и покачал головой.

      – Ха! Смешно… Хозяин города – это предгорисполкома… Не слыхал, чтобы Степанова переизбрали.

      – А вот про работу я не шучу, – продолжал я. – Мне понадобится человек на должность ну, скажем, литературного секретаря.

      – Собираешься писать мемуары или пособие по каратэ?

      – Там будет видно… Ну что, согласен?

      – И сколько ты мне положишь жалования?

      – Для начала – двести.

      – В месяц?

      – Да, на время испытательного срока, – ответил я. – Если оправдаешь ожидания, может и подниму.

      Глаза писаки загорелись, но он сразу стал набивать себе цену.

      – Я за роман получаю до трех-четырех тысяч, за повесть – полторы-две, а за пьесу, с учетом постановочных, могу и до десяти заколотить!

      – И сколько же ты времени тратишь на роман?..

      – Год или два… Иногда больше.

      – Давай посчитаем… Допустим, ты укладываешься в год и получаешь в итоге три штуки, то в месяц у тебя получаются те же двести пятьдесят рэ… Кроме того, я ведь не собираюсь тебе запрещать и дальше писать свои романы и пьесы, так что считай это дополнительным заработком.

      – Ладно, уговорил… – проговорил Миня. – В таком случае, нельзя ли получить аванс?

      – Можно. Только не забывай, что мое условие – бросить пить!

      – Совсем? – уточнил классик.

      – Запоями.

      – Ну-у… это я тебе обещаю.

      – Посмотрим, – сказал я, доставая бумажник и вынимая из него пятьдесят рублей. – Уйдешь в запой, уволю. И аванс заберу.

      Третьяковский спрятал их в карман и деловито осведомился:

      – Когда приступать?

      – Дай-ка мне номер твоего телефона, – проговорил я, вытаскивая записную книжку и ручку.

      Евграфыч продиктовал циферки.

      – Сиди дома, работай над своими бессмертными творениями, я позвоню, – распорядился я.

      – Слушаюсь, шеф! – угрюмо пробормотал он.

      Зачем он мне нужен, кроме того, чтобы вести в клубе литературный кружок, я и сам пока не знал, но чуял – пригодится. И вообще – чувствовал, что перемены в моей жизни не только не закончились, а, наоборот, идут по нарастающей. И предстоящий разговор с Курбатовым мог сыграть в моей судьбе гораздо более серьезную роль, нежели мне показалось в первый момент. Впрочем, что гадать. Вот сейчас доем эти пирожки, допью приторно сладкое, но остывшее какао и поеду.

      Закусив и попрощавшись с литератором, я поехал на конспиративную квартиру. Ровно в девятнадцать ноль-ноль нажал на кнопку звонка, дверь тут же открылась, пропуская меня внутрь. Я вошел в прихожую и увидел хозяина. Он кивнул мне и жестом велел проходить в большую комнату. Фроси видно не было. Наверное – на спецзадании. Я разулся, снял дубленку – а шапку по теплой погоде уже не надевал. Прошел, куда указано. Увидел бутылку армянского коньяка, две рюмки и блюдце с ломтиками лимона.

      Видать, разговор и впрямь предстоял серьезный. Я уселся в кресло, а Витек расположился на диване, наполнил рюмки, взял свою и, качнув ею, предложил мне сделать