Совдетство. Узник пятого волнореза. Юрий Поляков

Пока мы Башашкиным волокли «сундук» к выходу, Батурина считала багажные места: раз, два, три, четыре…

      – Ну, что решили? – спросила она Петра Агеевича, снова затосковавшего.

      – Ладно, уговорили! Афон так Афон! К Симону снова схожу. А еще там какую-то пещеру открыли – огромную. Надоест – перееду в Гагры…

      – Да вы что! Там все гораздо дороже.

      – Не в деньгах счастье! – Он хлопнул по боковому карману, проверяя сохранность пухлого бумажника, потом, встав на цыпочки, достал из глубокой ниши над дверью магнитофон и чемоданчик, весь в молниях и зарубежных наклейках.

      – Вы, наверное, посол? – спросила тетя Валя.

      – Посол пьет рассол. Нет, Валентина Ильинична, я по снабжению. А этикетки друзья из-за бугра привозят. Вот и «соньку» на сорок лет подарили, чтобы холостую жизнь скрасить…

      Поезд уже останавливался. Тетя Валя цепким взглядом обшарила пустое купе и на всякий случай заглянула, проверяя сохранность денег, в ридикюль, хотя не расставалась с ним ни на минуту.

      – Ты ничего не забыл? – Она пытливо взглянула на меня.

      – Нет, все нормально, – солидно успокоил я.

      – А это что?

      – Точно!

      Мои плавки были разложены для просушки на откидывающейся сетчатой полке под самым потолком купе.

      – Эх ты, Тупася!

      3. Приехали!

      Состав миновал очередной тоннель и полз над городом. В коридоре столпились пассажиры.

      – Ой, мороженое продают! – крикнула пигалица с косичкой, увидев ларек на набережной.

      В окне показался купол вокзала, проплыли белые колонны, просияла на фронтоне золотая надпись «Новый Афон». На веранде в станционном ресторане за столиками густо сидели посетители, официантка с белой наколкой в волосах тащила, накренившись, поднос с бутылками.

      – И всюду жизнь! – посвежел взором Добрюха. – Какой местный напиток порекомендуете?

      – «Имерули», – с мемуарной печалью ответил Башашкин.

      Сквозь бетонную балюстраду внизу виднелось Сухумское шоссе, а за ним неряшливый песчаный пустырь с покойной пальмой на краю. Раньше там впадала в море мусорная речка, но два года назад ее убрали в трубу, чтобы не огорчать отдыхающих. Дальше начинался дикий пляж, где сплоченно загорали бесчисленные курортники. Меня всегда удивляло, что какая-нибудь важная дама, например инспектор РОНО, которая в Москве ходит в длинной юбке и строгой блузке, застегнутой по самое горло, здесь, на юге, может раздеться и раскинуться у воды, как одалиска с картины Энгра. Альбом этого художника приносил в школу Андрюха Калгашников и показывал нам втихаря, чтобы не заметили учителя, так как там сплошь голые женщины. Но математик Ананий Моисеевич все-таки застукал, отобрал, не возвращал три дня, но потом отдал со словами: «М-да, мастер!»

      На низкой платформе толпились встречающие, в основном – пожилые местные тетки в черных глухих платьях и темных платках, повязанных иначе, чем у наших русских старушек. Владелицы свободных коек, они шли за тормозящим