Корни ненависти. Эва Гарсиа Саэнс де Уртури

по душам, как кузены. Это останется тайной только между нами тремя.

      – Да будет так. Король доверился мне, и я рискую жизнью, если правда о последних двух годах выплывет наружу. Я не мог открыться даже тебе, Оннека. Ты когда-нибудь меня простишь?

      – Одна весточка, Дьяго. Хватило бы одной весточки. Ты доверяешь мне сейчас; почему не доверял, когда мы были обручены?

      – В этом все дело? Ты злишься?

      Оннека сжала побелевшие губы.

      – Злюсь? – воскликнула она. – Я в ярости! Меня едва не отдали в жены горбатому вдовцу, престарелому сеньору де Ибида, а затем – сыну де Фунеса, известному мужеложцу – спроси любого моряка из Сан-Себастьяна. Если б не твой брат…

      – Больше ни слова о Нагорно, – взмолился я, подойдя ближе и прикрывая ей рот, чтобы не слышать, как она произносит имя моего брата. – Это невыносимо.

      А дальше мы рухнули на мою могилу (или на то, что должно было ею стать) и вновь превратились в страстных любовников, какими я нас помнил. Ощутив на себе тяжесть ее тела и губы, которые искали мои, я впервые за два года почувствовал себя живым.

      – Оннека, пойдем под крышу, – прошептал я. – Здесь можно замерзнуть насмерть.

      Словно парочка юнцов, мы проскользнули во внутреннее помещение мельницы. Оно было частично разрушено, однако еще оставалось пространство, защищенное от снега. Старые деревянные доски давали немного тепла в то зимнее утро.

      В отличие от меня, Оннека не спешила. Она сняла белую току замужней дамы, затем расстегнула кожаный ремень, и приталенная туника из желтого сукна упала к ее ногам. Не знаю, сколько ночей я лелеял воспоминания о ее обнаженном теле. Оннека села на камень, который сто лет назад перемалывал зерно в муку, и жестом пригласила меня подойти.

      Я приспустил штаны и уже собирался наброситься на нее, когда она меня остановила.

      – Нет, я хочу, чтобы ты тоже снял одежду.

      Разумеется, я повиновался.

      Нагие, мы упали друг другу в объятия.

      Два года воздержания остались позади. Мы стонали от наслаждения, как прежде, наши тела заново узнавали друг друга, а ласки рождались сами собой.

      – Теперь ты веришь? – сдавленным голосом спросил я.

      – Ты и правда тосковал по мне! – Оннека рассмеялась.

      Какое-то время я лежал молча, глубоко задумавшись. Затем помог ей натянуть тунику через голову и прошептал:

      – Мне тебя не хватало. Я думал, как только исполню поручение, мы поженимся и осуществим наши планы относительно Виктории. Не представляю, как буду управлять двумя воюющими районами без твоей поддержки.

      Оннека, уже одетая, села спиной ко мне возле корыта с зерном.

      – У тебя в волосах пшеница, а коса распустилась. Давай я тебя причешу. И надень мои ботинки, пока не отморозила ноги.

      Она с улыбкой кивнула и надела ботинки, а затем прислонилась ко мне спиной, чтобы я привел в порядок ее косу.

      – Церковникам не понравится, что ты не полностью покрываешь волосы, – заметил я.

      – Епископ Гарсия для меня как брат. Если он говорит, остальные помалкивают. А если что-то разрешает, все держат