Кроваво-красные бисквиты. Лев Брусилов

к черту, поздно или рано, когда речь идет об убийстве! Он мне нужен немедленно, понимаешь, немедленно! Судя по тому, что мне сказал кондитер, этот мальчик… ему что-то известно, может быть, он знает отравителя!

      Не говоря больше ни слова, Кочкин умчался выполнять поручение фон Шпинне.

      

      Глава 8

      Самоубийство

      Кочкина не было долго. Фома Фомич уже начал беспокоиться, поглядывая с тревогой на темнеющее за окнами небо. Чтобы добраться до кондитерской, чиновнику особых поручений нужно не более четверти часа: десять минут в самой кондитерской и четверть часа на обратную дорогу. Получается, плюс-минус сорок минут. А со времени его ухода прошло полтора часа. Начальник сыскной хотел уже сам отправиться на Почтовую. Рука потянулась к латунной кнопке электрического звонка, но тут послышались быстро приближающиеся к кабинету шаги. Меркурий едва переступил порог, а Фома Фомич, глядя на его сосредоточенное лицо, понял: случилось что-то из ряда вон выходящее.

      – Что? – почти прокричал фон Шпинне.

      – Посыльный Марко мертв!

      – Как это случилось?

      – Он отравился.

      – Что значит отравился?

      – Похоже на самоубийство…

      – На самоубийство?! Ты думаешь, что говоришь? Какое самоубийство может совершить десятилетний, или сколько ему там, ребенок?

      – Да я тоже в это самоубийство не верю. Уж больно там все белыми нитками шито. Но Алтуфьев склоняется к тому, да что там склоняется, – возмущенно воскликнул Кочкин, – он просто уверен, что это самоубийство!

      – Алтуфьев, – мрачно проговорил начальник сыскной. – Ну что ж, не будем его в этом разубеждать. Я даже знаю его дальнейшие действия. А кстати, Марко не оставил после себя какой-нибудь записки, проливающей свет на то, зачем он это сделал?

      – В том-то и дело, что оставил…

      – Какой предусмотрительный мальчик. И что же он в ней пишет?

      – Просит прощения, что отравил Скворчанского, ну и прочих.

      – Значит, просит прощения. Уж больно все идеально получается. А скажи мне, Меркуша, где это все произошло? Я имею в виду самоубийство.

      – Да есть там у них, в кондитерской, небольшой чуланчик…

      – Яд нашли?

      – Да, полупустая склянка стояла возле Марко.

      – Хорошо бы эту склянку заполучить, чтобы предъявить Джотто, – мечтательно проговорил начальник сыскной.

      – Я ее с собой привез, – тихо сказал Кочкин.

      – Как? И Алтуфьев не возражал?

      – Да он поручил доктору Викентьеву исследовать яд и склянку вручил ему. А я тихонько поговорил с доктором и предложил ему яд пересыпать в другую посуду, а пустую склянку передать мне.

      – Нет слов! Ну, вы там, я надеюсь, осторожно все сделали, а то, не ровен час, можно и самому отравиться, – с опаской в голосе проговорил Фома Фомич.

      – Так все доктор сделал, я туда и не лез, а он-то уж знает, как с ядами обращаться, – сказал Кочкин и, чуть подумав, добавил: – И еще, никаких следов борьбы, ничего, что могло бы указывать на то, что Марко кто-то отравил…

      – Меркурий