Колесо года. Екатерина Дмитриевна Пронина

рассказывает, как приходила к инкубатору, сидела около моей капсулы, положив руку на стекло, пела колыбельные и рассказывала сказки.

      Генератор барахлил, свет то и дело мигал, а вместе с ним гасла ломаная линия моего сердцебиения на мониторе. Ма боялась, что энергия закончится раньше, чем дозреет моя капсула. Но всё обошлось. Наше поколение вообще ужасно везучее!

      Па не любит рассказывать, что они видели под землёй в том, другом, убежище. А Ма, вспоминая, даже может заплакать. Но от деда Бенни я знаю, что имя “Кейди” было детской рукой написано на одном из дневников, который Па вынес из мёртвой копии нашего Лабиринта и не захотел отдавать “помнящим”. Он сказал, что будет помнить сам.

***

      Не будь я из поколения Беспечных, я никогда бы не застряла в книжном шкафу! Я слишком поздно понимаю, что открыть дверцу изнутри невозможно. Друзья гуляют далеко по коридорам и лестницам “коробки” и не слышат, как я кричу и бьюсь в стенки. От затхлого запаха мне трудно дышать. Кромешная темнота давит на глаза. Я ненавижу темноту! Я колочу кулаками в железный бок кошмарного книжного шкафа, пока костяшки не становятся мокрыми от крови, и ору так, что садится голос.

      Горячие слёзы катятся по щекам. Сейчас я реву не от горя, а от страха. Почему-то я представляю себя на месте другой девочки – маленькой Кейди, которая умирала в темноте, прижимая к груди свой дневник. Почему меня не вырастили Испуганной? Лучше бы я сидела в Лабиринте и никогда не выходила наружу!

      Чудовищный мёртвый попугай на ритуальном блюде лежит у меня на коленях. Я держала его под мышкой, чтобы вовремя выскочить с жутким воем и кинуть обезглавленную тушку прямо в Лору-Лин. Это глупая и жестокая шутка, теперь я понимаю. Наверное, я навсегда застряла в шкафу, потому что собиралась поступить плохо с лучшей подругой. Теперь меня ждёт ужасная участь, совсем как эту птицу.

      Я вдруг отчётливо понимаю, что случилось с бедным попугаем. Ну, конечно! Это специальная пыточная камера для птиц, которую построили люди из “коробок”! Они оказались достаточно безумны, чтобы взорвать мир, так почему бы им не придумать ещё одно ужасное устройство?

      Мой собственный крик, отражаясь от металлических стенок шкафа, эхом звенит в ушах. Выбившись из сил, я подтягиваю колени к подбородку и плачу навзрыд. Воздуха становится всё меньше, но я не могу заставить себя выровнять дыхание.

***

      Я отчего-то вспоминаю единственные похороны ребёнка, которые происходили на моих глазах. Мне тогда было лет семь. Он был “живорождённым”, как Гек, очень много болел, плохо ходил и никогда не играл с нами. Вся община Лабиринта оплакивала его. Ма и Па даже не дружили с его семьёй, но выглядели совсем потерянными. Когда людей осталось так мало, любая утрата невосполнима, но смерть ребёнка – горе вдвойне.

      “Вместе с каждым Беспечным гибнет надежда, – говорил дедушка Бенни, предостерегая меня. – Береги себя, Кейди. Будь осторожна и живи долго ради всех нас!”

      Мне так жаль, что я не следовала его советам!

***

      Всё,