Неправильный глагол. Воспоминания о детстве, юности и музейной жизни. Евгения Перова

москвичку: мастер послал на склад за смекалкой. Она и пошла. Работяги веселились, а она, деревенская девушка, думала – это инструмент такой. Девушке было всего 23 года.

      Мама была очень яркая и красивая, настоящая цыганка: карие очи, каштановые вьющиеся волосы, пухлые губы, стройная фигура. Но очень застенчивая и дикая, всего боялась. Когда работала в расторгуевской школе, старик-завуч называл ее «Дикая Бара», была такая книжка и кинофильм – мама действительно слегка похожа на актрису, игравшую роль этой самой дикой Бары.

      Ума не приложу, как она решилась на роман с женатым человеком, к тому же старше ее по возрасту. Ничего никогда мне не рассказывала, но ее любимая песня всю жизнь была «Огней так много золотых»:

      Огней так много золотых

      На улицах Саратова,

      Парней так много холостых,

      А я люблю женатого…

      Но, тем не менее, как-то решилась, и в результате на свет появилась я – в 1953 году. О подробностях ее недолгого романа я узнала только спустя 60 лет – это отдельная история, которая будет рассказана в следующей главе. Из Верхней Салды в Расторгуево мама вернулась в том же 1953 году. Я родилась 1 июня, а зимой мама вряд ли бы поехала, так что прибыли мы, скорее всего, осенью, и мне было не больше полугода. Мама никогда не рассказывала, как она вынесла долгий путь с младенцем на руках и наверняка с какими-то вещами. Только сказала, что помогали попутчики.

      Брошенная любимым человеком, с ребенком в подоле возвращалась она к отцу и ненавистной мачехе – представляю, каково было бедной маме. Думаю, дедушка встретил маму не слишком ласково. В моей младенческой памяти засела сцена какого-то скандала чуть ли не с побоями – за волосы точно дед ее таскал. Да и баба Катя немало зудела по этому поводу, я думаю. Что не мешало им обоим обожать маленькую Ляльку и всячески ее баловать. Середина прошлого века – время суровое, по-советски пуританское, и незамужняя мать-одиночка была явлением осуждаемым.

      Друзей у мамы было немного. Любимой подругой стала Лиза Макарова, жившая недалеко от бывшей Екатерининской пустыни, ставшей потом страшной тюрьмой Сухановкой. На том месте, где теперь корпуса Школы милиции, стояли бараки – там Лиза и жила. Я запомнила, как мы ходили туда в гости – лет пять мне, наверно, было. Впечатлилась сильно – похоже было на хлев, в котором у нас жила коза: темно, тесно, захламлено. Конечно, никаких удобств. Длинный коридор и маленькие клетушки. У Лизы была дочка Наташа, чуть помладше меня.

      Не знаю, были ли у мамы какие-то кавалеры. Похоже, что нет. Да и откуда им было взяться – работала в окружении женщин, больше нигде не бывала. Помню, когда мне было лет пять, мы с мамой ходили гулять на другой участок, где были летние дачи детского дома. Там работал молодой мужчина, что-то строил, кажется. Плотник, может быть? И я прекрасно понимала, зачем мы туда ходим – они нравились друг другу. Это как-то витало в воздухе. Судя по всему, так