Ave Maria. Вацлав Вацлавович Михальский

у пятнадцатилетней горянки, второй жены хозяина сакли, а первая, старшая, все это время помогала Адаму. Наверное, ей было лет двадцать пять, но черты лица ее уже чуточку огрубели, хотя она и была еще красива. Особенно запомнились ее глаза – черные, большие и удивительно добрые. Взгляд их был и очень мягкий, лучистый и в то же время исполненный собственного достоинства. Именно это сочетание доброты и гордости навсегда врезалось в память Адама. Вспомнил он и как с плоской крыши сакли салютовал из охотничьего ружья старый муж роженицы (наверное, мужу было чуть за тридцать, но тогда он показался двадцатичетырехлетнему Адаму очень старым), вспомнил он и белый дымок из дула ружья, и острый запах пороховой гари. Вспомнил и маленького новорожденного в белой, похожей на крем смазке с головы до ног, как в белых одеждах безгрешия, его старчески сморщенное личико и первый крик…

      «Да, у него было две жены, – подумал Адам о горце, салютовавшем на крыше сакли, – и первая, старшая, жена помогала мне принимать роды у второй, младшей жены… Как говорит Катя-математика: «В рамках точных договоренностей». Вот они договорились среди мусульман, и ему, значит, можно, а мы не договорились, и мне нельзя… А может, нам было бы хорошо втроем? Они ведь обе мне одинаково желанны… Неужели завтра я увижу Ксению?.. Нет, что ни говори, а Александра – человек… Ее великодушие подавляет… Но как же мне быть? Бросить Ксению? Нет, это невозможно. Эх, хорошо бы уехать с ними в высокогорный аул или уйти в тайгу или в пустыню… Как бы хорошо мы там жили! Быть или не быть – разве это вопрос?.. Как быть? – вот вопрос так вопрос».

      А Александра тем временем была на месте своей основной работы на кафедре Папикова. Сам он куда-то уехал, и они сидели в кабинете вдвоем с его женой Наташей. Занятия в институте к тому времени закончились, в гулких весь день коридорах стояла тишина, преподаватели разошлись кто куда.

      – Саша, что случилось? – спросила через некоторое время Наталья. – Ты сама не своя.

      – Пока ничего, – отвечала Александра, – а случится ли, бог весть… Слушай, а к концу второй недели беременности, к началу третьей могут появиться такие признаки, как тошнота, охота солененького?

      – Кто его знает, – смущенно ответила бездетная Наталья, – я, дура, аборты делала, а как оно все протекало, не помню.

      – До войны?

      – И до войны.

      – Понятно.

      – По науке, Саша, к концу второй недели рановато. А там кто его знает. На то и существуют правила, чтобы допускать исключения. Ты не по адресу обратилась, солнышко.

      – Ладно, время покажет.

      – Может, чайку попьем? – спросила Наталья.

      – Давай. Чаек от всех заморочек первое лекарство, – усмехнулась Александра, – иди кипяточку принеси с первого этажа.

      – А заварка у нас есть, Саш?

      – Есть. И чай краснодарский, и мята, и душица. Сейчас я скомбинирую – будет первый сорт. Даже сахар есть.

      – Ладно – Наталья вышла за дверь с зеленым эмалированным чайником, а Александра принялась насыпать в заварной