Я мог бы остаться здесь навсегда. Ханна Гальперин

не видим. Потому что для него она не существует.

      Дэвид кивал и лихорадочно строчил что-то в блокноте. По правилам семинара он не должен был участвовать в обсуждении. Мы говорили о тексте так, словно автора тут нет, отмечали его сильные и слабые стороны, и только в конце ему позволялось задать нам вопросы.

      – Лично мне было трудно уследить за сюжетом, – сказала Вивиан. – Я не поняла, куда и зачем герой едет. Как по мне, нам должно быть очевидно, что именно заставило его сесть за руль. И то же самое касается секса с той женщиной. Мне не ясно, почему он решил с ней переспать. Потому что действительно хочет ее или пытается убедить себя, что она ему нравится?

      Тут преподавательница кивнула, и все подняли на нее глаза.

      – Деревья и дорогу герой описывает с большим чувством, – впервые за все занятие заговорила она. – Но он ничего не говорит ни о собственной жизни, ни о людях, которые в ней присутствуют. Может быть, он не желает признавать, кто он такой и что ему нужно? Однако же его глазами мы видим отца и женщину из бара – в этих эпизодах автор как раз и мог бы дать нам понять, чего герой хочет на самом деле, а что вызывает у него отвращение. Пускай сам он своих мотивов не осознаёт, автор обязан их понимать. Чтобы читатель видел то, о чем не говорится напрямую. В этом и заключается прелесть повествования от первого лица.

      Все закивали. Дэвид таращился в лист бумаги и с такой силой сжимал ручку, что, казалось, из-под его пальцев вот-вот полетят искры.

      У меня же внутри все полыхало. Почему я не озвучила свои мысли раньше Вивиан? Да что там, у меня все равно не вышло бы так точно их сформулировать. Она говорила уверенно. Не боялась показаться глупой, не боялась, что ее неправильно поймут, что Дэвид обидится. И сказала чистую правду. Вот и профессор согласилась. Хотелось дать всем понять, что я тоже разделяю это мнение. Но я боялась выставить себя нерешительной дурой. Перелистав рассказ Дэвида, я попыталась сочинить собственный отзыв. Но так ничего и не придумала.

      После семинара мы все пошли в «Сити-бар» на Стейт-стрит. Он располагался в подвальчике, куда вела длинная крутая лестница. Стены без окон, низкие потолки, отделанные кожей кабинки, из-под обивки сидений торчит поролон. Выпивка там стоила вдвое дешевле, чем в Бостоне, а в меню полно было всяких бургеров, жареной картошки и картофельных шариков. В одном углу громоздился музыкальный автомат, в другом висели мишени для дартса. Самый большой стол стоял в глубине. Его мы и заняли.

      С тех пор все два года обучения мы ходили туда каждый вторник после занятия. В тот вечер мы встретили в баре ребят с поэтического семинара. По сравнению с нами они казались куда более странными и эксцентричными – сплошь пирсинг, татушки и истерические рыдания по любому поводу.

      Со временем я поняла, что мы, прозаики, в плане эмоций не уступаем поэтам, просто лучше умеем их скрывать. Этакие сдержанные, застегнутые на все пуговицы молодые писатели. Парни соперничали за звание альфа-самца и за внимание Вивиан. Которая на самом-то деле и была в нашей компании альфой. Прямая, резкая, не чурающаяся крепких