Мажор. Недетские игры. Дарья Белова

будет дрожать, стоит мне открыть рот и спросить его.

      – Кто такой Аверин Андрей? Что он такого сделал, что ты… ненавидишь его?

      «И его сына», – просится с языка.

      Отец прочищает горло, отставляет тарелку, хотя она полна еды.

      Меня к стулу пригвождает его неторопливый взгляд.

      Зря я спросила, проще было бы погуглить.

      – Зачем тебе такая информация? – голос спокойный. И ничего внешне не говорит о том, что отец недоволен или, упаси боже, взбешен. Но это так, – и я его не ненавижу. Здесь другое.

      – Тогда расскажи, – упрямо смотрю прямо в глаза, – в конце концов, я будущий юрист.

      Воздух пропитывается нашим напряжением и становится гуще. Никогда не разговаривала с отцом так.

      Тело окаменело, даже кровь перестала течь. Лишь сердце гулко отзывается в организме, будто у меня выжгли все органы. Внутри пустота.

      – Аверин один из тех, для кого деньги важнее человеческой жизни, чести, достоинства. Ему важен только статус, власть, связи. Он пойдет по головам, если зацепится за очередную выгоду для себя.

      Шумно сглатываю и не имею права отвести взгляда от отца. Это будет означать мое поражение.

      Глаза папы становятся почти прозрачными, когда он это говорит, и внушают неподдельный ужас.

      Не знаю, какой отец на работе и с подчиненными, но я сейчас явно ощутила его неприязнь ко всему, что касается несправедливости и подлости. Именно такой Аверина старший, да?

      – Несколько лет назад было громкое дело, – продолжает, увидев, что я стойко приняла информацию, – один человек продавал синтетику подросткам. Столько парней и девчонок он подсадил, которые впоследствии скончались. Было собрано много улик и свидетельских показаний. Но Аверин получил очень хорошие деньги, чтобы своему подследственному выбить минимальный срок.

      И так скудный аппетит пропадает. Не хочется ни есть, ни пить. Не могу представить, каким циником надо быть, чтобы наплевать на жизни людей в угоду деньгам.

      Мне это чуждо, я воспитана на совсем других идеалах.

      – Я, может, был груб, ты меня прости, – извиняется папа, а я его голос слышу отдаленно.

      Уныло киваю.

      Представить, что Стас такой же, как и его отец, не получается. Хоть у меня и мурашки по спине пробежали от истории.

      – Поэтому очень прошу, держись от сына Аверина подальше.

      – Но с чего ты взял, что Стас такой?

      Голос низкий и хриплый, словно я кричала на морозе дни напролет. Горло стягивается удушливой волной. Вдыхаю и чувствую открытые раны на гортани, как острыми ногтями провели.

      – Саша, Саша. Я работаю с людьми. Разными. Я по глазам могу уже определить, кто какой человек. И редко ошибаюсь.

      – Но ты видел его всего лишь секунду!

      Хочется открыто и яростно протестовать. Ударить кулаком по стулу, например.

      Мне почему-то важно услышать от отца какую-то нейтральную фразу. Что-то типа: «Я могу ошибаться» или: «Не всегда сын продолжение своего отца». Такую банальную хрень, в которую я обязательно поверю.

      Отец горько вздыхает, и я понимаю,