Скиф и Макс. Дмитрий Андреевич Варюшенков

и спалила половину трехкомнатной квартиры. Весь этаж тогда погрузился в густой дым. Отец Егора обложил входную дверь влажными полотенцами, чтобы черный угар не просачивался в квартиру сквозь щели. С тех пор Егор очень боялся пожара, и по нескольку раз перепроверял, прежде чем выйти из дома, всё ли выключено, а также закрыты ли все окна и форточки, чтобы брошенный откуда-нибудь сверху окурок не залетел случайно внутрь.

      Поковыряв ключами в старом непослушном замке, он вошел в свою квартиру, пропитанную теплым нежным спокойствием и уютом.

      – Егорушка, это ты? – раздался в одной из двух комнат голос, тоненький, живой и активный. Послышалось шуршание тапок и в коридор вышла приземистая плотная старушка с крупными чертами лица, отдаленно напоминающими черты лица Егора.

      – Привет, бабуль, – ответил Егор.

      – Уже вернулся… как твой день? Как в школе? Есть будешь? – забросала бабуля вопросами Егора.

      – Нормально, нормально, – отмахнулся Егор. – Сам что-нибудь найду на кухне…

      – Я суп сварила.

      – Хорошо, спасибо, бабуля. Не беспокойся, я найду.

      Бабуля немножко замешкалась в нерешительности, не зная, что еще предложить внуку, и пошла назад в свою комнату, где уселась за стол у окна и продолжила шитьё, прерванное приходом Егора. Она вышивала картины, и на стенах (вместо прежних егоровых плакатов с героями боевиков и ужасов) висело штук семь оконченных ей и оформленных в рамки матерью Егора живописных видов Питера, Москвы, итальянских приморских сюжетов.

      Бабуля эта, мать егорова отца, была доброй, наивной, как ребенок, женщиной семидесяти лет. Она свалилась к ним, как снег на голову, примерно шесть лет назад. До этого у нее с мужем было на Алтае кое-какое хозяйство, дом, достаточно большой сад и огород. Тут было всё – и огромное поле картошки, и раскидистые яблони со сливами, валежники малины и крыжовника, аккуратные грядочки с клубникой, вишневый сад. Какое-то время они даже держали кур и пару хряков. Дела шли неплохо, оба успешно справлялись, вставали засветло, трудились настоящим крестьянским трудом, пока в 65 лет деда, всегда такого крепкого и подтянутого, делавшего ежедневную зарядку с тяжелой, покрашенной красной облупившейся краской гирей, за свою жизнь ни капли алкоголя не выпившего и ни крошки табака не выкурившего, не хватил вдруг инсульт. Он прожил еще год в виде полностью разбитого, едва передвигающегося, потерявшего речь и непрерывно плачущего инвалида, после чего отошел в мир иной. Для оставшейся одной бабули содержать хозяйство стало не под силу.

      Мать Егора обсуждала с ней пару раз возможность переезда ее поближе, может даже и в Питер, но вопрос этот всегда оставался в подвешенном состоянии, как вдруг, накануне очередного Нового года, 31 декабря, сутра, бабуля позвонила и, робко перекрикивая шум толпы, сообщила, что вылетает в Питер. Насовсем. Она уже в аэропорту, ждет вылета, звонит с таксофона. Новость оказалась слишком неожиданной. Погоди, как в аэропорту! Куда, к кому? Бабуля не знала, куда