Скиф и Макс. Дмитрий Андреевич Варюшенков

к Егору домой, где они часами играли в Сегу в егоровой комнате. Он знал о махинациях Егора с долларами, Егор рассказал ему. В знак дружбы Егор подарил Вадику ставшую ненужной ему Денди, а также несколько картриджей к ней.

      – Дай мне номер Вадика, – приказал отец.

      Егор продиктовал, и отец защелкал по кнопкам зеленого домашнего телефона. Егор в полуобморочном состояние ждал развязки. На удачу, трубку поднял сам Вадик.

      – Ало, Вадик? Это отец Егора, – начал отец без приветствия. – У меня к тебе есть пара вопросов.

      Вадик что-то ответил.

      – У тебя Денди Егора?

      Вадик, судя по всему, ответил утвердительно.

      – Ладно, – сказал отец. – Сегу ты ему отдал?

      Вадик что-то заговорил в трубку. Отец внимательно слушал, потом сказал:

      – Ладно. Спокойной ночи.

      Он положил трубку, молча постоял перед Егором, потом, ни слова не говоря, повернулся и вышел из комнаты. Как позже узнал от друга Егор, Вадик, почуяв неладное, совершенно неожиданно, не сговариваясь заранее с Егором, наобум выпалил его отцу первое, что пришло на ум, и оказавшееся по чистой случайности той же самой версией событий, которую озвучил и сам Егор, а именно, что они поменялись приставками, на время ли, или навсегда, это уже не имело значения.

      Как это получилось! Какие демоны решили так пособить Егору, спасти его от гибели и вывернули всё так, что эта вопиющая, наглая ложь прокатила, была принята! Почему отец не стал больше расспрашивать ни о чем, не попросил Вадика позвать к телефону родителей, чтобы с ними попытаться выяснить, как обстояло на самом деле?

      Егор лежал, не в силах пошевелиться. Он не чувствовал облегчения или радости, нет, ему было тяжело и мерзко. Немного погодя в комнату вошла мать. Она села на край кровати и спросила:

      – Ты брал деньги?

      Егор был настолько изможден уже пережитым, что новый допрос показался ему жесточайшей пыткой, будто наполовину утопленного и вынутого из воды в самый последний момент, его, еще не успевшего надышаться, не успевшего наполнить воздухом легкие, вновь окунали в пучину. Он нахмурился и отрицательно покачал головой.

      – Поклянись, – потребовала мать. – Ну, своей жизнью ты не побоишься поклясться, а моею и подавно… поклянись жизнью отца.

      Егор застыл в оцепенении, уставившись в экран телевизора, на котором крупным планом расплылось похожее на кота хитрое усатое лицо Миронова. Это был подлый ход. Он любил отца, и не хотел клясться его жизнью. Егор долго глядел в одну точку и молчал. Эта долгая пауза говорила сама за себя: он лжет, лжет от первого до последнего слова. Но потом он все же выдавил из себя: клянусь.

      – Скажи: клянусь жизнью отца, – потребовала мать.

      – Клянусь жизнью отца, – кисло пролепетал Егор. «Жизнью отца Вадика» – тут же проговорил он про себя.

      – Ну что же, будем считать, что все было так, как ты рассказал, – сказала мать и ушла.

      Вскоре отец купил то, о чем давно мечтал, на что копил – новую бордовую классику, «шестерку». В ней его и убили.

      Сначала