Проза на салфетках. Ольга Леонидовна Вербовая

он не слышал тех бесстыдных слов, меня не покидало ощущение, будто он всё знает и осуждает меня за то, что их слышала я. Кстати, отчего-то это имя и фамилия кажутся мне знакомыми. Где-то что-то слышала, а подробностей не помню.

        Почти сразу мне на глаза попалось интервью его жены – тоже Галины. Госпожа Алексеева говорила, что Паша и его подельники весьма достойно выдержали клевету в свой адрес.

        Закрыв планшет, я взяла бумагу, ручку. Никогда прежде я не писала писем незнакомым людям, но сейчас слова приходили сами собой. Держитесь, Павел! Знаю, что такое клевета, меня саму подруга помоями облила за "булгаковскую картину". Про фашистов и оскорбление ветеранов я ему, понятное дело, писать не стала. Вместо этого стала рассказывать про живопись, про художников.

        Когда я закончила письмо, было уже почти одиннадцать.

        Ночью мне снился Тенерифе: "марсианский" пейзаж вулкана Тейде, головокружительные водяные горки Сиам-парка, Лоро-парк с разноцветными попугаями, крупными касатками и скользкими морскими котиками, бодряще-прохладный океан, серый вулканический песок пляжей.

        Тенерифе… В прошлом году я отдыхала там вместе с мамой. Когда самолёт снижался, я жутко нервничала. Не то чтобы я была таким уж аэрофобом, но посадка меня пугала. Ощущение, будто самолёт падает. А тут ещё так некстати приходит на ум стишок-страшилка:

        "Вижу ужас из Огромного Высока -

        Кости чёрные на взлётной полосе.

        Самолёт садился с Дальнего Востока,

        Но разбился, и сгорели люди все".

        Чтобы не помереть со страху задолго до возможного ЧП, я попросила у соседке какое-нибудь чтиво. Как на грех, у неё под рукой оказался только отчёт Московской Хельсинской Группы. Цифры – оно, конечно, скучновато, но хотя бы не "кости чёрные". Была там ещё парочка слов про председателя – Людмилу Алексееву. Поэтому, когда после посадки (кстати, довольно мягкой) я услышала по рации: "Говорит командир корабля Павел Алексеев", мне подумалось: может, они родственники? Нет, вряд ли. Всё-таки фамилия нередкая.

        Зато тот Алексеев, которому я пишу в СИЗО – лётчик гражданской авиации. Ну, здравствуйте, товарищ командир! Вот и встретились, называется!

      ***

        Честно сказать, я не ожидала, что Павел ответит какой-то Любе Иванцовой. Пока в один прекрасный день мне не пришло письмо. Вернее, пришло оно даже не мне.

        Возвращаюсь вечером домой, захожу в подъезд. Следом заходит какой-то парень – незнакомый, нездешний. Да ещё и странный какой-то. Вместо того, чтобы направиться к лифту или подняться по лестнице, встал у почтовых ящиков и уставился, попутно разглядывая что-то в руках.

      – Простите, Любовь Иванцова – это случайно не Вы? – обратился он ко мне, когда я выгребала из своего ящика очередную рекламу.

      – А что Вам от неё нужно? – меня насторожило, что он откуда-то знает моё имя.

      – Да тут письмо. У Вас дом двадцать три, а у меня тридцать три. Видимо, почтальон перепутал. Да и двойка тут неразборчивая. Алексеев Павел Петрович Вам знаком?

      – Да,