История одного сражения. Екатерина Франк

кобылку, предложенную Суди – разбиты были на северной, ближайшей стороне лагеря. Больных и раненых в войске пока имелось не столь много, но, помимо них, врачевать требовалось также вьючных и боевых животных; теперь же, пользуясь небольшой передышкой, заготавливались запасы отваров, мазей и присыпок, чистых бинтов и дощечек для наложения повязок – так, что среди дня свободного лекаря, способного быстро оказать помощь, могло и не найтись. Во всяком случае, удачливости Маду на это не хватило.

      В первой же палатке, где в воздухе висел запах травяного варева, а из большого медного котла, стоявшего над жаровней, клубами исходил густой пар, им троим велено было идти дальше; во второй вовсе никого не оказалось, а третья предназначалась только для страдавших от лихорадки. Провожатые Маду уже в голос бранились: тащить полуживого от боли собрата на себе было задачей не из приятных и им, конечно же, хотелось как можно скорее передать его кому-то более сведущему в подобных делах. На четвертой палатке терпение иссякло у Нерти, самого молодого и несдержанного из троицы – ему, уроженцу многолюдного Уасета, едва сравнялось пятнадцать – так, что он чуть ли не рванул на себя тяжелый полог и впихнул внутрь Маду с требовательным возгласом:

      – Принимайте больного!

      Вслед за этим наступило очень долгое и очень неловкое молчание: еще не сообразив, что именно они сделали не так, трое молодых воинов дружно потупились с виноватым видом. Седой старичок, в одиночестве устроившийся на циновке и растиравший в ступке какие-то коренья – сгорбленный, с настолько сожженной загаром кожей, что та напоминала эбеновое дерево, и ясными молодыми глазами, смотревшимися странно на его морщинистом лице – глядел на них по-доброму и даже понимающе:

      – Потерялись, молодцы?

      – И вовсе мы не терялись, – пробурчал разом забывший весь свой запал Нерти, на всякий случай придерживая Маду за плечи – на случай, если тот начнет заваливаться на бок. – Друга нашего, вон, зашибло, а помощи никакой не сыщешься, хоть помри!

      – Зашибло, говоришь? Ну-ка, дай взглянуть, – оживился старичок, отложив ступку и пестик и разогнувшись с тихим кряхтением – так, что всем троим стало еще более неловко. Маду отшатнулся, пряча за спину скверно гнувшуюся руку:

      – Не надо, дедушка, ничего! Почти и не болит уже, все прошло…

      – Прошло, говоришь? Это хорошо, – откликнулся тот миролюбиво, щурясь в его сторону. – Но я все-таки посмотрю, раз уж вы все равно пришли.

      Какое-то время юноша колебался, но никак не желавшая утихать стреляющая боль в запястье стала решающим аргументом; вытянув руку вдоль тела, он нерешительно подошел ближе и приготовился напропалую врать о случившемся, когда полог на входе в палатку вновь отогнулся, и на пороге возник еще один человек. Тоже лекарь, судя по длинному, доходившему до колен переднику из небеленого льна и связкам каких-то сушеных трав, которые он держал в руках – этот казался в полумраке палатки не намного старше самого Маду. Во всяком случае, голос у него был молодой, еще ломавшийся, хотя