Удавка для бессмертных. Нина Васина

хлещешь, сволочь, беседу ведешь, а я там чихнуть боюсь! – Он щелкнул пальцем по бутылке и отпил из горлышка.

      – Да ладно, сопел, как крот! – Хрустов сходил в комнату, вылил густой томатный сок на ковер, растер его рукой и тщательно вымыл стакан. – Хорошо еще, что такая истеричка попалась. Вера – та поспокойней, я все боялся, что она очнется, рассмотрит тебя или раной поинтересуется. – Хрустов разлил остатки из бутылки по рюмкам, задумчиво посмотрел на Корневича. Голый по пояс, тот бросил бронежилет на пол и вытирал лицо грязным носовым платком. Они выпили молча, потом Хрустов поинтересовался, знает ли Корневич японский.

      – Только романские языки! – заявил майор. А когда Хрустов нахмурил брови, обдумывая ответ, пояснил: – Немецкий, французский и английский, а в чем дело?

      – Красивый язык этот французский, – покачал головой Хрустов, – по-английски ведь наверняка было бы просто трахнутое дерево, так? Ну-ка скажи! Скажи про дерево, потерявшее девственность.

      – Конкретно про вишню? – поинтересовался заплетающимся языком Корневич. – Давай я тебе скажу лучше, отчего умер швед. Диабетическая кома. А теперь – стихи!

      Снайпер Курганова

      Близнецы проснулись, как всегда, в половине седьмого. Ева слушала возню в соседней комнате, потом дверь приоткрылась, они подбежали к ее кровати, шлепая босыми ножками, заползли, уселись и стали осторожно трогать лицо, шею и руки.

      – Вы замерзли. Лезьте под одеяло, – прошептала она, не в силах открыть глаза.

      – Откуда я без трусов? – поинтересовался маленький Сережа, зажигая ночник.

      – Ну-ка говори быстро, откуда ты такой? – Ева поймала визжащее тельце и проснулась.

      – Соломи его! Соломи! – прыгала маленькая Ева. – Изигуда покышка!

      – Перестань так разговаривать! – Ева погрозила девочке пальцем.

      – Не ану! Закуда!

      – А Муся уходит, – Сережа пытался встать на голову, закидывая вверх согнутые ножки. Он говорил удивительно чисто. Ева придержала его спинку и посмотрела на Еву-маленькую.

      – Пипуха чуханая-я-а-а! – заныла та вдруг, немедленно обнаружив на длинных ресницах тяжелые слезинки. – Не очу!

      Вошла Далила в длинной ночной рубашке.

      – Ну ты, пипуха, опять бузишь? – Она легла рядом с Евой и посадила девочку на себя. – Куширла локо? – спросила она. Ева-маленькая перестала плакать, сползла на пол, цепляясь за кружева рубашки.

      – Да! – кричала она, отшлепывая начало дня звонкими пятками. – Да! Да!

      – Вы что тут теперь все так разговариваете? – осуждающе уставилась на Далилу Ева. – Прекрати немедленно, ты же сама говорила, что не надо ей потакать!

      – А пол любит голые пятки? – поинтересовался Сережа.

      – А что я сейчас сказала? – Далила помогала слезть мальчику.

      – Ты спросила, хочет ли она молока. Но зачем так?

      – А как ты поняла, что я сказала?

      – Не знаю. Что-то такое, потом – «локо». По созвучию, наверное.

      – Слушай меня. У нас