Исаев-Штирлиц. Книга 1. Бриллианты для диктатуры пролетариата. Юлиан Семенов

– прекратите, несерьезно это. Потерпите дня два, а потом заскулите. Не выдержать вам – кишка тонка, да и за ваши принципы не голодают…

      – Почему вы так жестоко со мной говорите?

      – Скажите спасибо, что я с вами говорю, Белов. Мне очень хочется вас расстрелять – прямо здесь, не сходя с места… Ладно, ладно! Москва слезам не верит!.. На те драгоценности, которые у вас отобрали, можно завод накормить!

      – Но мне же двадцать лет! Двадцать всего! – закричал Белов и начал хрустко ломать пальцы. – Я жить хочу! Мне надобно жить – я ведь молодой, глупый!

      – Свою голову надо иметь в двадцать лет… Мне – двадцать шесть, кстати говоря. Хотите – напишите все подробно на мое имя: и про то, как убили Кузьму Туманова, и про то, где оборудовали тайник, – неторопливо говорил Мессинг, замечая, как расширяются зрачки Белова и как он медленно подается назад, – и чем подробнее напишете – тем будет лучше…

      – Для меня?

      – Больше, конечно, для нас, – усмехнулся Мессинг, – но, глядишь, трибунал учтет ваши глупые годы, глядишь – докажете, что не вы похищали, а другие, а вы только были передаточным звеном…

      «Молчи, кругом молчи, – вспомнил Белов отчетливо и до жути явно лицо Ивана Ивановича во время их последней встречи. – Как бы ни было тебе страшно и плохо – молчи. Это я не пугаю тебя, это я тебе свою тайну открываю. Ты гляди: амнистии каждый год – на Первомай и в Октябрьские. Раз. Потом – не долги они, их голод сломит. Два. Мы своих в обиду не даем, у нас тоже руки длинные, мы из таких передряг выходили – что ты… Это – третье. И помни, время всегда на того работает, кто смел и тверд. Кто раскис, того время сей момент в расход и списывает».

      – Ничего я писать не буду, – сказал Белов наконец. – Можете и не допрашивать: под лежачий камень вода не течет. Не хотели по-хорошему – и не надо.

      – От мерзавец, – удивленно протянул Мессинг, – ну каков же мерзавец, а? Ладно, идите в камеру. И запомните, больше я с вами говорить не стану – как ни просите. Это мое последнее слово.

      Об аресте Белова Мессинг поставил в известность замнаркомфина Альского, попросив его об этом никому больше не сообщать.

      – Я бы даже попросил вас сказать в Гохране, что Белов откомандирован в Тобольск.

      – Такие фокусы мне не очень-то нравятся, – ответил Альский, – но если вам это кажется целесообразным, я пойду навстречу – в виде исключения.

      – Товарищ Альский, исключение здесь ни при чем, просто Белов похитил драгоценностей на миллион.

      – Что?! – ахнул Альский. – Не может быть!

      – Знаете, у меня от правды голова трещит, так что выдумывать сил нет, да и профессия мне этого не позволяет.

      – Кто оценивал?

      – Мы возили цацки в Петроград, чтобы не подключать к делу ваших гохранщиков.

      – Из-за одного негодяя ставите под сомнение коллектив?

      – Где вы там видели коллектив?

      – А Шелехес? Пожамчи? Александров? Левицкий, наконец, старый спец, который прекрасно работает?

      – Помимо названных товарищей там трудится еще много народа. И у меня есть к вам просьба: было бы целесообразно ввести