Укрощение красного коня. Юлия Яковлева

сделали, гражданин. За ложный вызов, между прочим, мы вас самого привлечь можем. Несчастный случай, а вы нас от дел отрываете.

      – Он не ложный! Не несчастный! Не споткнулся! При таком правильном длинном беге, как у Пряника, это исключено.

      – Со всеми бывает, – буркнул Самойлов.

      – Убийство! Среди белого дня – убийство!

      – Погодите. Вы кто? – прервал его Зайцев.

      – Я Бутович.

      С таким видом, будто все его знают.

      – Очень хорошо. – Самойлов сделал знак милиционеру, гонявшему зевак. Мол, прибери, твой кадр.

      – Имя-отчество у вас есть, товарищ Бутович?

      – Бутович. Яков Иванович.

      – Товарищ, мы запишем имя и фамилию, – примирительно ответил Зайцев. И даже показал блокнот.

      – Гражданин, отойдемте. – Милиционер потянул его за локоть.

      – Вы должны меня выслушать! – Гражданин Бутович, очевидно, почувствовал в Зайцеве поддержку и теперь не сводил с него черных горячих глаз. – Тело Пряника должен немедленно осмотреть ветеринар! Судебный эксперт! Уверяю вас! Надо взять анализы! Обмерить! Его нужно сфотографировать, пока не поздно!

      – Зачем? – искренне удивился Зайцев.

      – Как? – вскинул брови Бутович. – Это же шедевр!

      Терпение у Самойлова лопнуло.

      – Вы дворник? Техник? Кассир? Работник ипподрома? Нет? Проводите гражданина за территорию. Свидетельские показания снимем в свою очередь. Если понадобится.

      Последняя фраза ясно говорила, что показания Бутовича Якова Петровича уголовный розыск заинтересуют вряд ли.

      Не слушая протесты, милиционер повлек толстяка прочь. Доносилось: «Он уникален! Его скелет необходимо тщательным образом обмерить и сохранить для нужд селекционной работы!..»

      Самойлов хмыкнул:

      – Скелет, ага. Сейчас. Плешь уже проели эти городские сумасшедшие. И у каждого, главное, свой гик…

      – Кто это, уже известно? – перебил Зайцев. Кивнул подбородком на тело.

      – А как же, – удивился Самойлов. – Леонид Жемчужный.

      Зайцев фыркнул.

      – Правда, что ли? Жемчужный. Ишь ты. Прямо артист актеатров. Небось до восемнадцатого года каким-нибудь Жопкиным был. Или Козлищевым.

      – Деревня ты, Вася. Жемчужный гремел, когда ты еще пешком под стол ходил. Наездник высшей категории. Тренер, инструктор Высших кавалерийских курсов Красной армии, между прочим. Не хухры-мухры.

      – Только что-то, я погляжу, насчет коня больше здесь огорчились. – Зайцев кивнул в сторону толпы, все еще окружавшей павшего рысака.

      – Ох и деревня же ты, Вася. Говорю, деревня. Нет в тебе страстей. Рыбья кровь. Не игрок ты, не романтик, – балаболил Самойлов по старой привычке. Но Зайцев чувствовал разницу: с некоторых пор Самойлов подтрунивал над ним, как бы изображая Самойлова, который балаболит. Никуда стеклянная стена не делась.

      И вдруг тон Самойлова потеплел. Стал настоящим, без всякой стены. Взгляд мечтательно остановился.

      – Пряник, – потянул