Сохрани мою речь навсегда… Стихотворения. Проза (сборник). Осип Мандельштам

1935

      Железо

      Идут года железными полками,

      И воздух полн железными шарами.

      Оно бесцветное – в воде железясь,

      И розовое, на подушке грезясь.

      Железная правда – живой на зависть,

      Железен пестик и железна завязь.

      И железой поэзия в железе,

      Слезящаяся в родовом разрезе.

22 мая 1935

      «Мир должно в черном теле брать…»

      Мир должно в черном теле брать:

      Ему жестокий нужен брат.

      От семиюродных уродов

      Он не получит ясных всходов.

Июнь 1935

      «Тянули жилы, жили-были…»

      Тянули жилы, жили-были,

      Не жили, не были нигде,

      Бетховен и Воронеж – или

      Один или другой – злодей.

      На базе мелких отношений

      Производили глухоту

      Семидесяти стульев тени

      На первомайском холоду.

      В театре публики лежало

      Не больше трех карандашей,

      И дирижер, стараясь мало,

      Казался чертом средь людей.

‹Апрель› – май 1935

      «Когда б я уголь взял для высшей похвалы…»

      Когда б я уголь взял для высшей похвалы –

      Для радости рисунка непреложной, –

      Я б воздух расчертил на хитрые углы

      И осторожно и тревожно.

      Чтоб настоящее в чертах отозвалось,

      В искусстве с дерзостью гранича,

      Я б рассказал о том, кто сдвинул мира ось,

      Ста сорока народов чтя обычай.

      Я б поднял брови малый уголок,

      И поднял вновь, и разрешил иначе:

      Знать, Прометей разжег мой уголек, –

      Гляди, Эсхил, как я рисуя плачу!

      Я б несколько гремучих линий взял,

      Всё моложавое его тысячелетье

      И мужество улыбкою связал

      И развязал в ненапряженном свете.

      И в дружбе мудрых глаз найду для близнеца,

      Какого, не скажу, то выраженье, близясь

      К которому, к нему, – вдруг узнаешь отца

      И задыхаешься, почуяв мира близость.

      И я хочу благодарить холмы,

      Что эту кость и эту кисть развили:

      Он родился в горах и горечь знал тюрьмы.

      Хочу назвать его – не Сталин, – Джугашвили!

      Художник, береги и охраняй бойца:

      В рост окружи его сырым и синим бором

      Вниманья влажного. Не огорчить отца

      Недобрым образом иль мыслей недобором,

      Художник, помоги тому, кто весь с тобой,

      Кто мыслит, чувствует и строит.

      Не я и не другой – ему народ родной –

      Народ-Гомер хвалу утроит.

      Художник, береги и охраняй бойца,

      Лес человечества за ним идет, густея,

      Само грядущее – дружина мудреца,

      И слушает его всё чаще, всё смелее.

      Он свесился с трибуны, как с горы, –

      В бугры голов. Должник сильнее иска.

      Могучие глаза решительно добры,

      Густая бровь кому-то светит близко.

      И я