Сохрани мою речь навсегда… Стихотворения. Проза (сборник). Осип Мандельштам

пушкинской и средиземной спеси,

      Он завирается, с Орландом куролеся,

      И содрогается, преображаясь весь.

      И морю говорит: шуми без всяких дум,

      И деве на скале: лежи без покрывала…

      Рассказывай еще – тебя нам слишком мало.

      Покуда в жилах кровь, в ушах покуда шум.

      О город ящериц, в котором нет души –

      Когда бы чаще ты таких мужей рожала,

      Феррара черствая! Который раз сначала,

      Покуда в жилах кровь, рассказывай, спеши!

      В Европе холодно. В Италии темно.

      Власть отвратительна, как руки брадобрея.

      А он вельможится всё лучше, всё хитрее

      И улыбается в крылатое окно –

      Ягненку на горе, монаху на осляти,

      Солдатам герцога, юродивым слегка

      От винопития, чумы и чеснока,

      И в сетке синих мух уснувшему дитяти.

      А я люблю его неистовый досуг,

      Язык бессмысленный, язык солено-сладкий

      И звуков стакнутых прелестные двойчатки…

      Боюсь раскрыть ножом двустворчатый жемчуг.

      Любезный Ариост, быть может, век пройдет –

      В одно широкое и братское лазорье

      Сольем твою лазурь и наше Черноморье.

      …И мы бывали там. И мы там пили мед…

4–6 мая 1933

      «Не искушай чужих наречий, но постарайся их забыть…»

      Не искушай чужих наречий, но постарайся их забыть:

      Ведь всё равно ты не сумеешь стекла зубами укусить!

      О, как мучительно дается чужого клекота почет:

      За беззаконные восторги лихая плата стережет!

      Ведь умирающее тело и мыслящий бессмертный рот

      В последний раз перед разлукой чужое имя не спасет.

      Что, если Ариост и Тассо, обворожающие нас,

      Чудовища с лазурным мозгом и чешуей из влажных глаз?

      И в наказанье за гордыню, неисправимый звуколюб,

      Получишь уксусную губку ты для изменнических губ.

Май 1933

      «Друг Ариоста, друг Петрарки, Тасса друг…»

      Друг Ариоста, друг Петрарки, Тасса друг –

      Язык бессмысленный, язык солено-сладкий

      И звуков стакнутых прелестные двойчатки…

      Боюсь раскрыть ножом двустворчатый жемчуг!

Май 1933, август 1933

      «Холодная весна. Бесхлебный робкий Крым…»

      Холодная весна. Бесхлебный робкий Крым,

      Как был при Врангеле – такой же виноватый.

      Комочки на земле. На рубищах заплаты.

      Всё тот же кисленький, кусающийся дым.

      Всё так же хороша рассеянная даль.

      Деревья, почками набухшие на малость,

      Стоят как пришлые, и вызывает жалость

      Пасхальной глупостью украшенный миндаль.

      Природа своего не узнает лица,

      И тени страшные Украйны и Кубани…

      На войлочной земле голодные крестьяне

      Калитку стерегут, не трогая кольца.

Лето 1933

      «Квартира тиха, как бумага…»

      Квартира