Статьи критиков о русской литературе. Белинский. Добролюбов. Писарев. Дмитрий Иванович Писарев

небом голубым страны своей родной

      Она томилась, увядала…

      Увяла наконец, и верно надо мной

      Младая тень уже летала;

      Но недоступная черта меж нами есть.

      Напрасно чувство возбуждал я;

      Из равнодушных уст я слышал смерти весть,

      И равнодушно ей внимал я.

      Так вот кого любил я пламенной душой,

      С таким тяжелым напряженьем,

      С такою нежною, томительной тоской,

      С таким безумством и мученьем!

      Где муки, где любовь? Увы, в душе моей

      Для бедной, легковерной тени,

      Для сладкой памяти невозвратимых дней

      Не нахожу ни слез, ни пени.

      Да, непостижимо сердце человеческое, и, может быть, тот же самый предмет внушил впоследствии Пушкину его дивную «Разлуку» («Для берегов отчизны дальной…»). В отношении к художнической добросовестности Пушкина такова же его превосходная пьеса «Воспоминание»: в ней он не рисуется в мантии сатанинского величия, как это делают часто мелкодушные талантики, но просто, как человек, оплакивает свои заблуждения. И этим доказывается не то, чтоб у него было больше других заблуждений, но то, что, как душа мощная и благородная, он глубоко страдал от них и свободно сознавался в них перед судом своей совести… Та же художническая добросовестность видна даже в его картинах природы, которыми особенно любят щеголять мелкие таланты, изукрашивая их небывалыми красками и из русской природы смело делая пародию на итальянскую. В доказательство приводим одну из самых превосходнейших и, вероятно по этой причине, наименее замеченных и оцененных пьес Пушкина – «Каприз»:

      Румяный критик мой, насмешник толстопузой,

      Готовый век трунить над нашей томной музой,

      Поди-ка ты сюда; присядь-ка ты со мной;

      Попробуй, сладим ли с проклятою хандрой.

      Что ж ты нахмурился? Нельзя ли блажь оставить

      И песенкою, нас веселой позабавить?

      Смотри, какой здесь вид: избушек ряд убогой,

      За ними чернозем, равнины скат отлогой,

      Над ними серых туч густая полоса.

      Где ж нивы светлые? где темные леса?

      Где речка? На дворе, у низкого забора,

      Два бедных деревца стоят, в отраду взора.

      Два только деревца, и то из них одно

      Дождливой осенью совсем обнажено,

      А листья на другом размокли и, желтея,

      Чтоб лужу засорить, ждут первого борея.

      И только. На дворе живой собаки нет.

      Вот, правда, мужичок; за ним две бабы вслед.

      Без шапки он; несет под мышкой гроб, ребенка

      И кличет издали ленивого попенка,

      Чтоб тот отца позвал, да церковь отворил.

      Скорей! ждать некогда! давно б уж схоронил.

      Кстати об изображаемой Пушкиным природе. Он созерцал ее удивительно верно и живо, но не углублялся в ее тайный язык. Оттого он рисует ее, но не мыслит о ней. И это служит новым доказательством того,