Песок. Хью Хауи

поднялся по лестнице на балкон, слыша при каждом шаге треск старого дерева и не в силах представить себя одним из пьяниц, отправлявшихся туда на виду у друзей. Но эти мужчины хвастались тем, кого в «Медовой норе» они подцепили прошлой ночью. Если часто ходить по этой лестнице, возможно, начнет казаться, что в этом нет ничего особенного. Черт побери, ему совсем не хотелось становиться старше. Он представил, как сидит тут, упившись в стельку, с бородой до пупка, воняя, как отхожее место, а потом платит какой-то девке, чтобы та лежала спокойно, пока он с ней забавляется.

      Сколь бы отвратительной ни представлялась ему подобная сцена, Коннер знал, что большинство мужчин в конце концов оказываются именно тут, ненавидя собственную жизнь и пытаясь от нее убежать, каждую ночь топя свои невзгоды в бутылке и платя за короткие судороги похоти. Вероятно, то же ждало и его, как бы ненавистна ему ни была эта мысль. А если он так и будет тут торчать – тем более. Да, он помнил о своем желании, чтобы жизнь шла быстрее, чтобы время ускорило свой бег и он мог наконец стать старше, но теперь ему хотелось, чтобы оно замерло, прежде чем в жизни накопится еще больше дерьма, чем сейчас. Если жизнь перестанет идти вперед, возможно, ему удастся сохранить голову ясной. И не придется терять разум.

      Он остановился возле комнаты матери, почти забыв, зачем пришел. Ах да – Палмер. Он постучал, искренне надеясь, что не услышит рык какого-нибудь мужчины: «Убирайся, занято!» Но ему открыла мать, в накинутом на плечи халате. Увидев, кто перед ней, она плотнее запахнула халат и подтянула пояс.

      – Привет, мам.

      Оставив дверь открытой, она подошла к кровати и села. Рядом с ней стояла сумка, на куске ткани были разложены кисточки. Поставив ногу на табурет, она продолжила красить ногти.

      – Неторопливая выдалась ночь, – сказала она, и Коннер изо всех сил попытался не думать, что она имеет в виду, но все же представил. Черт, до чего же он ненавидел это заведение. Почему бы ей просто его не продать и не заняться чем-нибудь другим? Чем угодно. – У меня нет лишних денег.

      – Когда я в последний раз просил у тебя денег? – обиженно поинтересовался Коннер.

      Она взглянула на сына, который так и не вошел внутрь:

      – В позапрошлую среду?

      Коннер вспомнил:

      – Ладно, а до этого? И если хочешь знать, я просил денег для Роба. У парня все долбаные платки в дырах.

      – Следи за языком, – сказала мать, ткнув в него кисточкой, и Коннер с трудом подавил желание заметить, что ее профессия как бы связана с этим словом.

      – Я просто пришел узнать, не слышала ли ты чего о Палмере. Или, может, даже о Вик.

      Мать потянулась к прикроватному столику, где над пепельницей поднимался завиток дыма. Взяв длинную потрескивавшую сигарету, она раскурила ее и, выдохнув, покачала головой.

      – Сейчас как раз те выходные, – сказал Коннер.

      – Я знаю, какой сегодня день.

      С сигареты упал столбик серого пепла, спланировав на пол.

      – В общем, Палм обещал, что пойдет