Избегнув чар Сократа…. Лина Серебрякова

школу, помнишь? Тебе еще написали на моей…– этой… из интерната.

      – Характеристике? Мало ли что напишут. С тобой надо ездить, там ждать. У меня нет такого времени.

      Девочка опустила глаза.

      – Она близко, в нашей же школе, в другом корпусе.

      – А инструмент где возьмешь? Пианино дорогие. А шуму-то! Все соседи сбегутся.

      – Я потихонечку буду играть. Никто не услышит.

      – Нет и нет. К тому же ты опоздала, музыке обучают лет с шести, даже с пяти, а тебе уже десять, – с облегчение нашлась женщина.

      Неяркое декабрьское солнце играло на золоченых ободках чайной посуды, подсвечивало заваренный чай, искрилось на гранях хрустальной вазы с яблоками. Лучи его мягко озаряли прическу хозяйки дома, ее шелковое фиолетовое платье с рисунком из мелких желтых квадратиков, похожих на ранний городской вечер.

      – Мама, – вдруг тихо проговорила Аня, – наверное, не нужно больше показывать, сколько мне лет?

      Подросток недоуменно поднял глаза, не зная, как отнестись к таким словам. Женщина откинулась на стуле.

      – Выросла моя дочка, – произнесла негромко, словно вглядываясь в даль.

      – Да нет, я не то… я… я …– запнулась девочка, закрасневшись, – ну, не знаю, я…

      – Съешь еще пирога, – предложила мать.

      – И мне положи, – попросил сын.

      – Кушайте на здоровье.

      Вскоре от пирога остались одни крошки. Чайник опустел, конфетница тоже.

      – Спасибо, очень вкусно, – мальчик быстро пересел на диван. – Последний убирает со стола, – и победно посмотрел на сестру.

      – Еще чего! – взъерошилась Аня. – У меня день рождения!

      – И вообще мне с посудой делать нечего, раз девчонка в доме.

      – Будто «кошка в доме»… Мама! Не буду я его слушаться!

      – А я тебе помогу. Хочешь вместе? – снова нашлась мать.

      – Хочу, – смягчилась девочка и принялась складывать в стопку блюдечки к блюдечкам, тарелочки к тарелочкам. Потом потянулась к чашкам, хоп! – и самая крайняя из них завертелась на краю стола, соскользнула и непременно бы разбилась, если бы брат не подхватил ее у самого пола.

      И небрежно поставил на стол.

      – Руки-крюки. Сейчас все перебьет, дуреха.

      – Я не виновата, что здесь узко, – вспылила сестра, округлив на него гневные глаза. – Я не дуреха.

      И снова мать устало примирила обоих.

      – Не ссорьтесь. У нее красивые длинные руки, а у тебя отличный бросок.

      Брат хмыкнул.

      – Ничего-ничего – с издёвочкой заметил он. – В зимнем лагере научат убирать посуду.

      Аня насторожилась.

      – Я не поеду в лагерь. Мама! Теперь его очередь. Я не поеду в лагерь! Еще не хватало! Опять я! Ни за что!

      Екатерина Петровна поморщилась. На глазах у девочки вновь появились слезы, губы задрожали и искривились.

      – Заплачь – поддразнил брат.

      – Твоя очередь! – закричала девочка. – Я и в прошлом, и в позапрошлом, и всегда на все смены. И в интернате по году! Пусть он едет. Мама!

      – Он старший, он мне помогает, – терпеливо разъясняла мать. –