Исповедь коллекционера поражений. Александр Карпов

мнения у других, на искажение этого мнения не в мою пользу, на равнодушие и холодность, на неправильные, на мой взгляд, оценки.

      Итак, наш поезд прибывал на не очень большую железнодорожную станцию, где меня, маму и сестру встречал наш папа, находившийся там, в том городе, что стоял вокруг этой станции, уже больше месяца. Утреннее августовское солнце начинало потихоньку припекать. Вагон медленно приближался к перрону. Мы уже встали со своих мест и начали, подтягивая за собой наши чемоданы и сумки, медленно протискиваться к выходу вместе еще с двумя парами пассажиров, которые выходили на этой же станции.

      Страшная девушка продолжала с грустным видом неподвижно сидеть на своем месте и, почти не моргая, смотрела в окно. Двигаясь мимо в направлении тамбура, я иногда поглядывал в ее сторону. Не знаю, зачем я это делал. Видимо, из-за того, что начал чувствовать в ней что-то родное, общее, объединяющее нас. Ведь оба были страшными, даже уродливыми на вид. И если я уже начинал с этим мириться, пройдя через большую серию неудач, тщательно проанализированных мной, то этой девушке было явно тяжелее только потому, что она должна, по сути своей, относиться к прекрасному полу, а сама таковой не является.

      Мне было жалко ее. Даже сильнее, чем самого себя. Я еще несколько раз обернулся в ее сторону, тогда как она продолжала пристально смотреть куда-то вдаль, не поворачиваясь ко мне. Наконец, когда я уже был почти что возле тамбура и должен был вот-вот покинуть этот вагон навсегда, она бросила короткий взгляд в мою сторону. Она посмотрела именно на меня, ни на кого другого, а точно в мою сторону, на мое лицо. Она сделала это очень коротко, отрывисто, за секунду. Посмотрела и тут же одернула свое лицо опять в направлении окна.

      Я был ей противен. Противен прежде всего тем, что олицетворял собой для нее точно такого же бедолагу, каким была и она сама. Она больше не радовалась моему кривлянию пред собственным отражением в окне, как порождению отраженного уродства. Она видела во мне именно страшного, очень некрасивого мальчика. Я демонстрировал собой ее вид себя, словно перед зеркалом, как напоминание о личном недостатке. И это было для нее куда большей бедой, чем для меня.

      Мы уже не встретились взглядами. Я вышел из вагона вместе с мамой, сестрой и вещами. Нас встречал папа. Он стоял на платформе и улыбался, искренне демонстрируя всем своим видом бескрайнюю любовь к нам. Папа соскучился за те полтора месяца, что жил вдали от нас и без нас. Но так было нужно. Он уехал первым, чтобы подготовить почву или площадку, как сам говорил, для нашего приезда с вещами.

      Все началось примерно полгода назад. Наша семья, по каким-то неведомым нам каналам, получила сообщение о смерти одной дальней престарелой родственницы, единственным законным наследником которой, по имеющимся у бабушки документам, был наш дедушка. А он, в свою очередь, отреагировал на это сообщение в свойственной для себя манере и в том состоянии, в котором больше всего любил пребывать,