Оживший покойник. Анатолий Леонов

в Покровскую обитель – поклониться мощам преподобного Авраамия.

      Морозов понимающе кивнул головой.

      – И я туда же. Крестить везу первенца своего к архимандриту Паисию, – пояснил он. – Он родич мне, хотя и дальний.

      Разговор как-то не клеился. Монахи молчали, дружелюбно глядя на вельможу, а тот не знал, что им еще сказать прежде, чем расстаться.

      – А с ногами чего, отче? – прервал Глеб вопросом неловкую паузу.

      Он показал пальцем на торчащие из-под рясы голые ступни старца. Прокопий собирался было что-то ответить, но в это время слуги уже развернули карету в сторону монастыря. Из окна выглянула недовольная боярыня и сердито окликнула мужа.

      – Гневлива супруга твоя, стольник. Иди к ней. Не тревожь горлицу.

      Морозов не весело ухмыльнулся и, переходя на шепот, произнес:

      – Не хотела сюда ехать. Далеко. Устала, – он заспешил обратно к карете, но неожиданно обернулся и добавил тихо, – ты, отче, найди меня в монастыре, ладно? Кормилица жены моей, балия16 потомственная в десятом поколении… Она тебе обязательно поможет!

      Морозов поклонился монахам и быстрым шагом направился к обозу. Ловко запрыгнув на подножку кареты, он скрылся внутри экипажа.

      – Йа-хаа! – истошно завопил возница. Словно выстрелом из пистоля щелкнул по спинам лошадей его кнут, и кортеж медленно тронулся в сторону видневшегося на горизонте Авраамиево-Городецкого монастыря.

      Проводив пышный и богатый обоз важного царедворца завороженным взглядом, Маврикий присел на корточки и стал со всей осторожностью помогать старцу обуваться. Но, видимо, встреча с человеком из ближайшего окружения царя сильно повлияла на его мысли и чувства. Он долго сопел и ерзал на корточках, пока не решился задать своему старшему товарищу давно мучивший вопрос.

      – Отче, а вот скажи, отец Феона, он кто?

      – Что значит кто? – удивленно переспросил его Прокопий, – человек Божий. Такой же чернец как я или ты…

      – А правду братия в монастыре говорит, что он в миру большим воеводой был?

      Маврикий обернулся и посмотрел на отца Феону, одиноко стоявшего на высоком уступе холма в саженях пятнадцати от них.

      – А что еще братия говорит? – спросил старик, усмехаясь в седую бороду.

      Послушник перевел взгляд на старца Прокопия и неуверенно добавил:

      – А еще говорят, что он при царе Федоре Ивановиче, а потом и при Василии Шуйском главным судьей был по делам воровским и мытным, и что все преступники в Москве его, как огня, боялись? Правда, аль нет?

      Старик почему-то сразу перестал улыбаться и, отвернувшись от назойливого юноши, нехотя ответил:

      – А чего ты у меня спрашиваешь? Вот у самого и спроси. Или оробел?

      Обычно неуверенный в себе Маврикий вдруг проявил характер.

      – Вот и спрошу!

      Он встал с бревна, подошел к холму и принялся неуклюже карабкаться наверх, туда, где стоял настороженно озиравшийся по сторонам инок. Отец Феона, от внимательного взгляда которого ничего не ускользало,

16

Знахарка