Она моя. Елена Тодорова

и что я сам ей говорил… Она ведь не знает, что заставило меня изменить тактику. Ощущаю себя тупым, непоследовательным мудаком и все же говорю:

      – Сейчас, Катенька, я хочу, чтобы ты мне отсосала.

      Реакция царевны удивляет. Не то чтобы я рассчитывал, что она незамедлительно приступит к работе. Однако вспышку столь яростного раздражения тоже не предполагал. Ее лицо буквально загорается, бровки сталкивают кожу, формируя на переносице небольшую борозду, ноздри трепещут на каждом вдохе, а пухлые вишневые губы быстро и агрессивно двигаются, выталкивая заряженные эмоциями слова:

      – Ты идиот! Не буду я ничего делать.

      Ни одна женщина до Катерины не осмеливалась бросать мне в лицо подобные оскорбления. Да и в принципе как-либо возникать. Обычно все они рассудительно предпочитают помалкивать. Очевидно, я не тот человек, который располагает к диалогу. Но, мать ее, Катенька – совершенно другая стихия. Эта девчонка переполнена атомной энергией и лишена основного инстинкта самосохранения. Ей бесполезно зачитывать инструктаж и требовать его соблюдать. Она назло сделает все наоборот.

      Стоит заметить, что и мне до нее не доводилось испытывать столь противоречивых эмоций. Как ни парадоксально, не всегда получается их блокировать. Вот и сейчас своим непослушанием и руганью Катя поднимает внутри меня гнев, а смелостью и непосредственностью – какие-то неопознанные, но однозначно не менее мощные эмоции.

      Поддаваясь порыву, делаю совсем не то, что планировал. Прихватывая девчонку под руки, подрываю ее обратно на ноги. Встречая активное сопротивление, лишь жестче напираю. Вжимаясь в лицо царевны своим лицом, думаю о том, что не должен ее целовать. Думаю и целую. Захватываю ее рот, прежде чем сознание выстраивает адекватную цепь поведения. Катя на короткий миг цепенеет, а потом возобновляет и усиливает борьбу.

      – Боишься меня? – спрашиваю, прижимая до хруста крепко. От губ практически не отрываюсь. Давлю на них. Бью словами и дыханием. – Отвечай!

      – Конечно, нет! Просто ты скотина!

      Именно этой дерзости я и жду. Отпустил бы, если бы призналась. А раз отрицает, значит, боится лишь своих эмоций и ощущений. То, как больно рвутся тонкие душевные струны, мы уже проходили. Но этого, к сожалению, не миновать. Идем на повторение.

      Чтобы раздеть царевну, не приходится ничего рвать. Едва сжимаю узкие плечи, тесемки сорочки сами собой спадают. От ее же возни сползает лиф и полностью оголяется грудь. Твердые соски впечатываются в мою рубашку, и я, придерживая дыхание, представляю, как почувствую их голой кожей.

      Одна моя ладонь фиксирует Катин затылок, вторая ложится поперек спины и притискивает, не оставляя возможности двигаться. Лихорадочно дрожа, она пытается сомкнуть губы. Когда и это не удается осуществить, норовит укусить.

      – Катя, – голосом давлю. – Прекращай, твою мать… – дожимаю жестко. А потом очередное помутнение рассудка дает незнакомые команды. Оказывается, мой голос при случае тоже способен ломаться. – Подчиняйся, заяц… Давай, девочка,