Она моя. Елена Тодорова

что ты, дурочка, в него безнадежно влюблена. А он спит со мной.

      По милому личику девушки мимолетно пробегает тень, но она весьма быстро возвращает себе самообладание.

      – В этом нет ничего особенного. Ты – часть его работы.

      К горлу подступает горечь, но я делаю над собой усилие, чтобы рассмеяться.

      – Сама понимаешь, как это звучит?

      Сейчас, когда я страдаю, мне вдруг очень сильно хочется вывернуть ее наизнанку. Возможно, в лице Элизы я лишь восполняю эмоциональный баланс. Ведь сам Тарский с того вечера, как поцеловал меня, со всех сторон закрылся.

      Однако и с суперблонди мне это не удается. Несмотря на мелькнувшее в ее глазах сомнение, она буквально сражает меня снисходительно-жалостливой улыбкой.

      – Ты слишком юная, чрезвычайно импульсивная и чересчур наивная, Катя. Гордею такие не по душе. Поверь мне на слово. Я знаю его очень много лет.

      – И сколько же? – наплевав на вызванную ее словами боль, пытаюсь хоть какую-то пользу поиметь. – Конкретнее скажешь? Или так болтаешь, лишь бы говорить?

      – Мы вместе выросли.

      – Надо же… – сердце принимается стучать слишком быстро. – Ты, он, Януш, Федор, Ульяна… – иду наобум. – Кто еще?

      – Больше никого. Нас было пятеро.

      – И где же именно проходило ваше детство?

      – В Мурманске.

      – Вы же не родные по крови? Тогда что вас объединяло?

      – Нет. По крови родные только Гордей и Ульяна. Нас всех усыновили.

      – Бахтияровы воспитали Гордея? – не могу скрыть удивления.

      – Да, как и всех нас.

      Это известие меня действительно разбивает. Вспоминаю, как себя вела перед Бахтияровыми и волей-неволей ощущаю дикий стыд. Если они фактически родители Таира, пусть и приемные, как-то гадко получается.

      Впрочем, я же не по-настоящему за ним замужем… Это всего лишь фикция. Боже, все сплошной обман! И столько этой фальши, что трудно уже в голове уложить.

      – И что это за тупая система давать всем детям разные фамилии? Россияне, немцы, поляки… Не семья, а бродячий цирк, – конечно же, так резко выражаюсь лишь потому, что меня саму захлестывают эмоции.

      Скулы Элизы слегка розовеют, но в остальном она своих чувств не выдает.

      – Так было нужно.

      – Ну да, ну да… Пойду я, прилягу. Готова разболелась. Не скучай.

      Хотя, конечно, мне абсолютно наплевать, будет ли она томиться от скуки. В конце концов, я ее не приглашала. Она такой же конвоир, как и все остальные.

      Вернувшись в спальню, мечусь по периметру. Пытаюсь собрать разбредающиеся мысли в какую-то разумную цепочку. Получается откровенно плохо. Тогда, поддавшись порыву, бросаюсь обшаривать комнату. Начинаю с письменного стола. Осторожно выдвигаю один за другим ящики, перебираю старую корреспонденцию. Ничего другого попросту нет. Непонятно, с какой целью Гордей, он же Йен Ланге, все это хранит. Ничего стоящего! Коммунальные счета, письма из страховой, из налоговой, открытки от друзей… Просто хлам!

      В спальне мало мебели. Я работаю усердно. Просматриваю даже кровать. Приподнимаю матрас