Она моя. Елена Тодорова

испытываю разочарования, когда в спальню входит Федор.

      Конечно, нет.

      Мать вашу…

      – Чего тебе?

      – Катя поделилась мечтой научиться кататься верхом. Я подумал, может, в следующий раз свозить ее на ипподром? Завтра, например? Что скажешь?

      Случайным образом так плотно стискиваю зубы, что эмаль скрипит.

      «Катя поделилась мечтой…»

      Вашу мать, блядь…

      – Не думаю, что это безопасно.

      – Да почему? – искренне недоумевает Федор. – Не опаснее, чем гулять по городу. Я бы даже сказал…

      – Сегодня готовка, завтра ипподром, – резко перебиваю его. – Что за херня, брат? Дальше что? – непреднамеренно шагаю ближе, словно собираюсь подавлять не только словом, но и делом. – Может, у тебя какая-то личная игра? Так ты не заиграйся, – выдаю тише и жестче, чем должен.

      Федор растерянно замирает. Смотрит на меня, не мигая. По лицу стремительно расползаются красные пятна.

      – Какая игра? – уточняет, как только удается справиться с замешательством. Тянет лыбу во все лицо. – Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав[1], – прибегает к своей любимой древней философии, не гнушаясь цитатами. – Совсем несвойственная для тебя реакция.

      Капитан Очевидность, блядь.

      – Не додумывай того, чего нет, Федя. С чего мне сердиться? Предупреждаю тебя. С Катей… – прочищаю горло и зачем-то понижаю голос. – С Катей следует быть осторожным.

      – Осторожным?

      В какой-то момент кажется, что брат готов рассмеяться, и если это так, я готов врезать ему по лицу.

      – Ты слышал, что я сказал. Повторять не собираюсь.

      – Может, хочешь просто поговорить?

      – О чем, блядь?

      – О чем-то, – разводит руками, будто животрепещущие темы находятся в воздухе. – Знай, что я всегда готов выслушать.

      Прищурившись, смотрю на него, как на малохольного.

      – У меня нет потребности что-то с тобой обсуждать. Так достаточно понятно?

      – Окей, – поднимая руки, выставляет их ладонями наружу. – Усек, – быстро и легко соглашается, словно действительно не видит смысла спорить. Но потом под нос себе бормочет: – Значит, позже.

      Сглатываю и плавно перевожу дыхание.

      – По поводу ипподрома, – возвращаюсь к первоначальному вопросу. Снова сглатываю и загребаю крупный глоток воздуха. – Если она хочет, можешь организовать, – по каким-то причинам это решение дается труднее, чем я мог себе представить подобную ерунду.

      – Отлично, – сцепляю зубы, потому как довольная рожа Федора неожиданно еще сильнее меня раздражает. – Тогда до завтра. Я ведь не нужен вечером? Вы идете вдвоем?

      – Да. Ты свободен.

      По пути к выходу машинально нахожу глазами Катю. Она сидит на ковре у низкого журнального столика и что-то пишет.

      – До завтра, Катрин!

      – Пока, Федя! – быстро мажет взглядом от меня к Федору. Улыбается ему и, махнув на прощание рукой, возвращается к своему занятию.

      Не �