Сжигая запреты. Елена Тодорова

Миллионы молний. Тонкими и яростными расколами тока по всему телу.

      – Сердцебиение хорошее. Послушаем, – с трудом распознаю голос врача.

      А потом… Пространство заполняют шумные одурело-частые удары сердца. И все внутри меня обрывается.

      Я подаюсь вперед, сжимаю пальцами переносицу и закрываю глаза.

      Вдох-выдох. Этого вроде как требует мой организм. Но нутряк обжигает. Кровь разгоняется чужеродной ширкой. Я ощущаю, как она бурлит и норовит прорвать вены.

      Вскочить и бежать – все, что мне нужно. Бежать от нее, от себя, от отравляющих душу желаний.

      Лишь давнее чувство ответственности за Маринку, которое во мне сильнее всего остального, не позволяет бросить ее там. Половину систем отключаю, чтобы досидеть чертов прием до конца и не двинуться башней.

      – Что-то не так? – умудряется Чарушина спросить в коридоре, по дороге на выход.

      Я сжимаю спрятанные в карманах руки в кулаки. Грубо, якобы безразлично, шмыгаю носом. И продолжаю шагать.

      Пока она не останавливается.

      – Дань… Дань… – какие-то эмоции в ее тихом голосе подталкивают меня обернуться и застыть напротив нее.

      Убежден, что слух меня не подвел. Но едва наши взгляды скрещиваются, Маринка прячется за маской. Я ее пуще прежнего сорвать жажду. Хочется отбросить всякую осторожность. Встряхнуть ее нещадно. Предельно разозлить. Вынудить ее раскраснеться от ярости, разораться, сломаться, залиться слезами, признать, что ей так же, как и мне жаль, что так все получилось. Убедить ее принять все, что у нас было, обратно. Привязать еще сильнее. Заставить любить. Любить так же одержимо, как я ее. До потери пульса, мать вашу.

      Но Маринка… Сейчас, несмотря на то, как нас ушатало знакомство с ребенком, она несгибаема. И это, сука, полный пиздец для меня.

      Я не могу ее отпустить. Я не могу больше думать, с ним ли она, пока сбрасывает мои звонки. Я не могу выдерживать ее оборону.

      Вдох-выдох.

      – Второй пункт, Марин, – жестко выбиваю заслуженный страйк. Она напряженно замирает. – Белоснежка и семь ипостасей монстра. Выжить вне цивилизации.

      Бурный вздох. Растерянный, но крайне заинтересованный взгляд.

      – Что… Что это значит?

      – Необитаемый остров. Десять дней. Только ты и весь я, – чеканю с рваными паузами. На каждой из них Чарушина вздрагивает. Но взгляда не отводит. Не протестует. Даже не возмущается. – Никаких законов и правил, никакой морали и никаких, мать твою, долбаных запретов.

      – А если кто-то из нас пострадает? Если мне станет плохо?

      – Для экстренных вызовов будет связь.

      Маринка сглатывает.

      Внутри меня разгорается безумный огонь предвкушения. Отголоски подобного пламени я вижу в ее расширенных зрачках. Я уже знаю, каким будет ответ, и бессовестно по этому поводу ликую.

      – Хорошо, Дань… – голос Чарушиной срывается. А у меня перед глазами рябит, потому как в груди уже взлетают фейерверки. – Я принимаю.

      – Ты не пожалеешь.

      14

      Мне просто нравится играть с тобой…

      ©