Наши за границей. Где апельсины зреют. Николай Лейкин

спят они или встали.

      – Идите, идите. Мы уж чай пьем… – послышалось из-за двери.

      – Чай? Да как же это вас угораздило? – удивленно спросил Конурин, входя в номер. – Ведь самовара здесь нет.

      – А вот ухитрились, – отвечала Глафира Семеновна, сидевшая за чайным столом. – Видите, нам подали мельхиоровый чайник и спиртовую лампу. В чайнике на лампе мы вскипятили воду, а самый чай я заварила в стакане и блюдечком прикрыла вместо крышки. Из него и разливаю. Сколько ни говорила я лакею, чтобы он подал мне два чайника, – не подал. Чай заварила свой, что мы из Петербурга везем.

      – Отлично, отлично. Так давайте же мне скорей стаканчик, да покрепче. Страсть как башка трещит со вчерашнего, – заговорил Конурин, присаживаясь к столу.

      – Да, хороши вы были вчера…

      – Ох уж и не говорите! – вздохнул Конурин. – Трепку мне нужно, старому дураку.

      – И даму-компаньонку себе поддели. Как это вы ее поддели?

      – Вовсе не поддевал. Сама подделась, – сконфуженно улыбнулся Конурин.

      Начались разговоры о вчерашнем проигрыше.

      – Нет, вообразите, я-то, я-то больше двухсот франков проиграла! – говорила Глафира Семеновна. – Взяла у вас ваш кошелек с деньгами на хранение, чтоб уберечь вас от проигрыша, и сама же ваши деньги проиграла из кошелька. Николай Иваныч сейчас вам отдаст за меня деньги.

      – Да что говорить, здесь игорный вертеп, – отвечал Конурин.

      – И какой еще вертеп! Игорный и грабительский вертеп. Мошенники и грабители.

      И Глафира Семеновна рассказала, как какой-то старичишка присвоил себе выигрыш, как крупье два раза заспорил и не отдал ей выигранное.

      – Вот видите, а вы говорите, что Ницца аристократическое место, – сказал Конурин. – А только уж сегодня на эти игральные вертушки я и не взгляну. Довольно. Что из себя дурака строить! Взрослый мужчина во всем своем степенстве – и вдруг в детские игрушки играть! Даже срам.

      – Нет-нет… Сегодня мы идем на праздник цветов. Разве вы забыли, что мы взяли билеты, чтобы смотреть, как на бульваре будут цветами швыряться?

      – Тоже ведь, в сущности, детская игра, – заметил Николай Иванович.

      – Ну что ж, ежели здесь такая мода. С волками жить – по-волчьи выть, – отвечала Глафира Семеновна. – Эта игра по крайности хоть не разорительная.

      Послышался легкий стук в дверь.

      – Антре…[67] – крикнул Николай Иванович и самодовольно улыбнулся жене, что выучил это французское слово.

      Вошел заведующий гостиницей, француз с наполеоновской бородкой и карандашом за ухом, поклонился и заговорил что-то по-французски. Говорил он долго, Конурин и Николай Иванович, ничего не понимая, слушали и смотрели ему прямо в рот. Слушала и Глафира Семеновна и тоже понимала плохо.

      – Глаша! О чем он? – спросил жену Николай Иванович, кивая на без умолку говорящего француза.

      – Да опять что-то насчет завтрака и обеда

67

Войдите…