Стена памяти (сборник). Энтони Дорр

подсветки ноги пивной девицы сияют золотым загаром. Ниже девицы – листва; листья то заслоняют, то снова открывают кадмиево-желтые огни Кейп-Флэтса, города в городе. Среди деревьев снуют темные фигуры. Всюду жизнь. Кончик сигареты Роджера вспыхивает и притухает.

      – Значит, мы – всё? С хождением к ней покончено?

      Роджер устремляет взгляд на него.

      – Как это – всё? Нет. Пока нет. Нам просто надо поторопиться. – И он опять бросает взгляд на часы.

      Уже через час они снова в доме Альмы Коначек. Луво сидит на кровати в хозяйской спальне на втором этаже, изучает стену перед собой и пытается сосредоточиться. В центре молодой мужчина, он в штанах, закатанных до колена, выходит из морских вод. Вокруг него по расходящимся орбитам распределены книги, открытки, фотографии, перевранные имена, продуктовые списки вроде тех, с которыми мужей отправляют в магазин; кое-где некоторые пункты многократно подчеркнуты карандашом. Экскурсионные проспекты. Приглашения на корпоратив. «Остров Сокровищ».

      В полутьме кажется, что каждый картридж на стене чуть-чуть светится, будто накаленный изнутри. Луво их перебирает, постепенно исследуя лабиринт ее прежней жизни. Может быть, думает он, вначале, когда старость еще не проявила себя так жестоко, эта стена давала Альме возможность кое-как держать под контролем то, что с ней происходит. Может быть, она могла повесить картридж на гвоздь, а через день-другой его там обнаружить и вызвать в себе то же самое воспоминание – глядь, а и впрямь в потемках беспамятства проглянула некая новая тропка.

      Когда уловка срабатывала, это могло быть сродни тому, как порой спускаешься в темный-претемный погреб за банкой варенья, там пощупаешь, пощупаешь – а, вот она, стоит, роднуля: холодненькая, тяжеленькая, бери ее и тащи по пыльным и до покатости стоптанным ступенькам наверх, на залитую светом кухню. Какое-то время это у Альмы, наверное, получалось; во всяком случае, видимо, помогало ей надеяться на то, что она сумеет избежать неминуемой потери всего.

      У Роджера и Луво получается хуже. Луво вообще не может взять в толк, как заставить эту стену целенаправленно работать: пока что она показывает эпизоды из жизни Альмы по собственной какой-то прихоти. Картриджи ведут его то вроде бы к цели, то, ни к чему не приведя, опять уводят прочь; он слепо копается в прошлом рассудка, над которым совершенно не властен.

      На картридже 6786 Гарольд объясняет Альме, что, собравшись наконец поближе познакомиться с местами, где родился и вырос, работая, можно сказать, в их недрах, он возвращает себе нечто жизненно важное: тем самым он отвоевывает себе свое, пусть бесконечно малое, место во времени. Учится видеть жизнь, которая была когда-то, – былые бури, былых чудовищ, царивших на планете целых пятьдесят миллионов лет в течение пермского периода, – этих древних предков млекопитающих. За тем он туда и ездит: в свои шестьдесят с гаком он еще достаточно крепок, чтобы странствовать по самым богатым залежам окаменелостей на планете, за исключением