Путь вперёд. Орфей

маленькая, и только сейчас я замечаю, что она и впрямь слишком юна. Узкие плечи, тонкие, крохотные руки и ноги, круглое лицо с большими глазами – она выглядит как несформированный подросток; однако же малыш называет её мамой. Задумавшись, я изучаю её взглядом, пока она обмерзшими руками надевает носки.

      – Что-то не так? – подняв голову, будто почувствовав мой взор, спрашивает она.

      Я мотаю головой, пристыженный, и ставлю кастрюлю с водой и чайник на плиту.

      Тишину прерывает звонкий смех ребёнка; спрыгнув со стула, он играет с Принцем в перетягивание половой тряпки, которую кто-то из них нашёл у двери. Брови мои ползут вверх: мой ли это пёс? Принц играет? Что происходит с ним? Военная собака резвится, как несмышленный щенок, валяется по полу, разрешает себя трепать, дёргать за уши, даже находит в этом удовольствие и веселье. Прежде он никогда таким не был.

      – Феликс, не шуми! Иди сюда, – приказывает девушка с беспокойством. – Извините, пожалуйста, он обычно спокойный…

      – Ничего страшного, пусть играют! Кажется, они очень хорошо ладят.

      Я разливаю чай по кружкам, и комнату наполняет аромат тимьяна; на стол кладу печенье, сухари и вафли, недавно купленные в городе, вскоре к этому добавляются горячие яйца. Маленький Феликс забывает об игре, вскарабкивается на стул и жадно хватает вафлю.

      – А собачке можно печенье? – с набитым ртом спрашивает он.

      – Нет, он уже поел, – говорю я и решаю улыбнуться, чтоб разбавить прохладную обстановку; ребёнок улыбается в ответ. – Осторожно, чай горячий.

      Он кивает кучерявой головой, набивая щеки, словно хомяк.

      – А вы почему же не едите? – обращаюсь я к девушке, пьющей один чай. – Угощайтесь, тут на всех хватит. Извините за такой скромный ужин, я недавно сюда приехал. Есть я много не привык, поэтому и еды пока не припас, меня это не заботило.

      Она убирает волосы за ухо, в усталых глазах её мелькает интерес.

      – Вы с фронта?

      – Конечно.

      – Где вы воевали? – спрашивает она, обхватив горячую кружку, и дует на чай.

      Меня несколько удивляет, что такая тема может быть интересна столь юной девушке, однако мне не сложно ответить:

      – Сначала в Бельгии, Льеж, затем на севере Франции: Мобëж и Шато-Тьерри. Вам правда интересно? Хоть я и солдат, но могу говорить не только о войне. Если честно, то даже нет желания…

      – Да, интересно, – перебивает она, задумчиво хмурясь. – Я была в Вандьере.

      – Вы были на линии фронта? – неподдельно удивляюсь я, не веря своим ушам.

      Девушка кивает. В недоумении и с долей недоверия я гляжу на нее; совсем молодая девушка на фронте? С ребёнком? Кажется, это звучит невероятно, но её усталый вид и тяжёлый, железный взгляд подтверждают её слова.

      – Что вы там делали?

      – Жила, – тихо отвечает она, отдавая почищенное яйцо ребёнку.

      – Почему вы не уехали? Ведь это было опасно.

      – Я не могла, – отрезает она сурово, но тут же смягчается. – Спасибо за ужин. Вы очень добры.

      Вытерев рот сыну, девушка встает из-за стола.

      – Где