Огни в ночи. Елена Крюкова

нежность молитвы и жеста любви. Лейтмотив горячего, как костёр, Сумасшедшего, безумного Иакова, вступающего в неравную борьбу с Богом и изнемогающего в этой борьбе, прозвучал ещё в Ветхом завете. Там же неистово кричат на площадях – своему народу – великие пророки, воздевая к небесам руки, и иной народ поворачивается спиной к ним, с площади прочь идет, этих космических криков, этого владения временами – не понимая.

      Рядом с этой мелодией юродства, то тончайше-нежной, то мощно-великой, сгустком Dies Irae пробилась тьма: мрачная тема диавола. Мефистофель дорос до чёрта Достоевского; чёрт Достоевского – до чёрта Томаса Манна; чёрт из «Доктора Фаустуса» – до булгаковского Воланда; а булгаковский Воланд кажется детсадовским мальчонкой в сравнении с разгулом мегауничтожений двадцатого века: дьявол торжествовал в Хиросиме, на горах черепов эпохи Пол Пота, над чёрным пеплом концлагерных печей.

      Ах, Смута, Смута, далекий русский век Семнадцатый! Юродивый сидит на снегу перед храмом, на обочине проезжей санной дороги, воздымает персты, благословляя спешащий народ, гомонящий простой люд, – и он благословляет – один – всех: и тех, кому до него дела нет, и тех, кто в него плюёт, и тех, кто печалуется о нём; а сядет около мясной лавки либо калашного ряда – глядишь, и плохую булку от сердца убогенькому бросят, непропечённую, блин комом, – ешь да за нас, грешных, молись.

      Ведь сказано Христу было Иоанном Предтечей: «Се Агнец, вземляй грехи мира!»

      Вот и юродивый идет путем Бога своего. Он не просто сидит при дороге в лохмотьях да в веригах – он ВЫБРАЛ ПУТЬ.

      Он уже идёт по Пути – старательно и радостно отмаливает грехи другого человека, ближнего своего, а ближний-то об этом и не подозревает. Спасает его, ближнего, от дьявола. А дьявол для жителя эпохи Смуты – да и для тех, кто жил ранее – или живёт позже – всегда не вовне, а рядом, и, более того, внутри. «Отрицаешься ли сатаны и всех деяний его?» И крещаемый, во храме, окунаемый в купель, должен обернуться и плюнуть. Плюнуть прямо в лицо сатане, в сердце ему. Отыди!

      Вот и юродивый есть такая маленькая, убогая, грязная, неказистая живая церковка для каждого грешника: ты туда не войдёшь, слишком мала она да смрадна и чадна, – а служба там идёт постоянно, все время горят, не гаснут свечи. Прохожие их не видят. А вечно идёт незримая служба любви.

      Свищет синица

      Царь-Волк юродивый мой господарь отец мой предвечный

      стою пред тобой на коленях полоумно млечно калечно

      стою не подняться я дочка твоя вся в отрепьях

      Царь-Волк юродивый давай разобью твои цепи

      Оковы твои каторжанин ведь ты виды видывал боен и тюрем

      Кандальный пытальный хозяин прощальной Божественной бури

      тебя – батогами

      и в рёбра – ногами

      наваксенными сапогами

      а ты по застенку – дремотно и дико – кругами кругами

      однажды