Один билет до конечной. Геннадий Бабкин

засмеялась.

      – На три-четыре месяца. Столько отвели мне врачи. Я собрала немного вещей и купила билет.

      – И куда ухали?

      – В никуда. В самый последний момент я поменяла свое решение.

      Герда затушила сигарету, взяла бутылочку с водой, протянула мне.

      – Хотите?

      – Спасибо, а никуда – это…

      – Никуда – это никуда. Я ехала, шла, снова ехала и потом снова шла, пока не закончились все дороги. Поверьте, я нашла настоящую глухомань.

      Герда отпила глоток.

      – В этой деревне всего два десятка домов, большая часть заколоченных и давным-давно брошенных. Наверное, столько же и жителей, и почти все старики.

      – Не страшно было?

      – Чего мне бояться? Так – кончина, а этак – смерть. Наоборот, смена декораций, пути-дороги здорово отвлекли меня, у меня даже сил прибавилось. Я отбила доски с дверей крайнего домика и заселилась в него. А там, хочешь, не хочешь, порядок, быт, заботы, только на следующий день пошла посмотреть, куда я попала. Красотища вокруг, лес, как на картинах Левитана: озеро сразу за околицей, а все остальное – небо. Я, аж, залюбовалась. Вдруг, чувствую, кто-то дергает меня сзади. Повернулась, обомлела: стоит старуха с клюкой, в черном вся, и сверлит меня глазами. Пошли, говорит, горемыка, к бабке Глафире, давно тебя жду, сон мне был.

      – И пошла?

      – Легко. А вот вышла от нее и сразу на землю села. Идти не могу, а слова ее из головы не выходят.

      Герда достала новую сигарету, но смяла и отложила на лежак.

      – Глафира эта то ли колдунья, то ли целительница, ну, не важно, но когда она мне сказала, что я могу исцелиться, зачав ребенка, я вылезла из своей покорной обреченности и по настоящему испугалась.

      – Чего же?

      – Что не успею, или не смогу. Все сразу изменилось. Солнце, воздух, предметы: все стало другим. Я поняла, что очень хочу жить, здесь, не здесь, где угодно, как угодно, но жить.

      Герда зашмыгала носом.

      – Сначала я бегала по дому, опрокидывая все подряд, потом все-таки остановилась, взяла себя в руки и стала размышлять. Во-первых, чтобы родить ребенка, нужен мужчина, и его надо найти, во-вторых, придется ехать в город или на худой конец в район, и, в-третьих, в-третьих, я посмотрела на себя в зеркало и тут же разбила его.

      – Плохая примета.

      – Зато идея хорошая: искать себе мужика здесь, в деревне, любого, кто не побрезгует.

      Герда встала, нашла мальчика взглядом, присела на лежак.

      – Глаз, да глаз за ним нужен, убежит, не догонишь. Вот и я бегом к Глафире, спрашиваю ее насчет местных мужчин, а она мне: «ан нет таких, акромя дурачка нашего, тупоумца Мишани».

      – Вы знаете, когда все это со мной началось, я понемногу стала привыкать к ударам судьбы, научилась воспринимать их, как сошедшую на меня данность. Но тогда я не удержалась. Я проплакала всю ночь, а потом, встала и пошла искать этого самого дурачка Мишаню.

      Глядя на Герду, я собрал лежак в шезлонг. Она продолжила.

      – Мишаня сидел на крыше конторы и мастерил ветряк. Он сразу обернулся, как будто почуял меня. Я обомлела.