Смерть придёт на лёгких крыльях. Анна Сешт

пылающем зареве горящих факелов ночь, еще недавно такая спокойная, преображалась, став похожей на преддверие Дуата. Хищные тени протягивались из окружающих мастерскую садов, словно границы реальности размылись. Огонь, тени и гнев искажали лица до жутких неузнаваемых масок.

      Несколько десятков людей столпилось на небольшой улочке у мастерской, жарко споря, и невозможно было даже разобрать отдельных слов.

      Несколько человек упорно пытались вынести дверь. Кто-то, не собираясь останавливаться, уже нырнул в сады, чтобы сократить путь вдоль реки до окрестностей храма.

      Многие были вооружены. И хотя их оружие значительно уступало тому, что было у воинов, Нахт хорошо знал силу толпы. Ему уже доводилось участвовать в подавлении беспорядков в некрополе.

      А день, когда в ходе одного из бунтов погиб отец, был высечен в его памяти как по камню…

      Четверо воинов остались внизу, в доме, на случай, если люди все-таки прорвутся внутрь. Бек и Нахт поднялись на крышу. В их распоряжении были прекрасные составные луки, стрелы и огонь. Но стрел не хватит на всех, а огонь мог перекинуться на сад и мастерскую. Меджай надеялся, что стрелять не придется, но был готов ко всему.

      – Расходитесь! – крикнул Бек, не показывая свою тревогу, говоря с ними так, словно был хозяином положения. – Здесь поживиться нечем. А смолами для бальзамирования семью не прокормишь.

      Ему ответили руганью. Кто-то кидал камни, но те не долетали, ударяясь о край крыши. Нахт пустил пару стрел, для острастки – те вонзилась у чьих-то ног, и кидать перестали.

      – Чиновничьи прихвостни!

      – Сытые псы, вам-то платят как положено!

      – Мой брат не для того покалечился в царской гробнице, чтобы теперь его семья голодала!

      – …отдавать жизнь и здоровье – за что…

      – …а у жены пропало молоко…

      – …попирают Закон Маат…

      Нахт едва улавливал отдельные слова и фразы. Десятки тревог сливались в единое безумие, которое он даже по-своему понимал.

      Его отец тоже когда-то понимал…

      «Вас гонит голод…»

      Меджай хотел бы гневаться на этих людей, но не мог. Сюда их привела даже не ярость, а черное отчаяние. И выстрелив еще несколько раз – просто, чтобы отогнать их от дверей – он не находил в себе твердости нанести кому-то здесь серьезное увечье. Вместе с тем Нахт понимал, что в какой-то момент придется защищаться.

      Когда в толпе раздались призывы поджечь мастерскую, сквозь общий нестройный хор прорезался голос Бека – угрозы стрелять, пока хватало стрел, сменились увещеваниями:

      – Побойтесь гнева Богов. У бальзамировщиков действительно нечего брать! Снабжение нам поступает из храма.

      Многие действительно готовы были выдвигаться дальше и требовать ответа у жрецов и чиновников. Ведь разве не для того наполнялись от года к году храмовые житницы, чтобы кормить народ в голодные годы? Но всегда были те, чей гнев оказывался сильнее.

      – Я открою кладовую! – «Открываю, слышите?…» – Сами увидите, что до нас доходит не больше вашего…

      – Осторожно! –