Дело шести безумцев. Элла Чак

сорвались, – ответил он. Помолчав, добавил: – Ты никогда не остановишься? Не перестанешь выискивать правду?

      Прикрыв глаза, я приблизилась к нему первой.

      – Поэтому пошла в следователи. Я узнаю, что произошло. И, Макс, мы ведь с тобой не убийцы? Ты ведь понимаешь, что я не серьезно про… ножи?

      Я спросила, а он испугался слова «убийцы», и его пробрала дрожь, что передалась мне тоже.

      – Мы спасли семерых в оранжерее. Если бы Алла выстрелила… – пояснила я свою мысль.

      Снова расслабившись, он провел пальцами по моей щеке, продолжая то здесь, то там еле ощутимо касаться губами моего лица, шеи, плеч. Он не целовал меня, он словно бы боялся нашего сближения больше, чем я сама.

      – Шестерых, Кирыч. Меня ты спасла только сегодня.

      Наши глаза больше не смотрели прямо друг на друга, теперь их привлекали губы. Долгое томительное сближение пересохших друг по другу душ, знающих в томящейся пустыне каждую песчинку, мечтающих о передышке, пусть мимолетной, пусть до следующей бури, что случается раз в столетие, – мы оба желали перестать мечтать о воде, почувствовав дождь губами, оказаться в оазисе на миг или навсегда, что сейчас одно и то же.

      Но мы не могли. Мы не были готовы вкусить и напитаться друг другом.

      Как одинаково заряженные магниты, я отталкивалась от Максима, а он от меня – столь же мучительно медленно, миллиметр за миллиметром, не в силах преодолеть сопротивление. Мы так и не коснулись губами губ друг друга. К счастью, меня не прострелил лицевой паралич от неожиданности, когда в домофон раздался звонок, оповещающий о доставке новых легинсов.

      Спустя три попытки курьера дозвониться и достучаться, Максим зажмурился, отстраняясь от меня, резко оттолкнулся руками от пола и вскочил на ноги, перепрыгивая цветочные кучи, бегом забрал пакеты и вернулся в коридорный полумрак.

      Но меня там уже не было.

      Я решила подождать на кухне, встав так, чтобы нас разделяла широкая барная стойка.

      Магниты все еще были заряжены одинаково, и коснуться его губ я не могла.

      – Кира? – поставил он пакеты на столешницу. – Это не какой-то пранк? Не месть? Не прикол? С тестом на родство?

      – Думаешь, я способна так издеваться над чувствами?

      – А у тебя они есть? Ко мне? Хоть какие-то?

      – Хочу это понять. А ты хочешь?

      – Хочу ли я? – усмехнулся он. – Кирыч, если я подойду сейчас к тебе, от этой барной стойки останется пара щепок. Но я не сделаю ничего, если ты не захочешь. Не позвоню, не приглашу, не… прикоснусь. Пока не… – улыбнулся он, – не пришлешь смайлик с креветкой.

      Я открыла пакет, выуживая воздушную белую юбку ниже колена, совсем прозрачную и с огромным разрезом.

      – В такой на работу не пойдешь. – Я уже видела, как сквозь ткань проступит окантовка нижнего белья.

      Размотав полотенце и переступив через пояс, я водрузила юбку, севшую точно размер в размер низко на бедра. Вместо топа Максим выбрал для меня мягкий хлопковый корсет в бежевый горох. Закончив переодеваться, я поняла, что все это время Максим, сделав вид, что отвернулся, смотрел на меня в отражение серебристой створки духовки.

      Я