Трезвый гусар. Илья Бояшов

обмакнув им лоб, какое-то время внимательно изучал пришельца.

      – Помилуйте, какие еще черти! Какие берегини! – устало запротестовал он.

      – Но ведь Музыка-то был!

      – Был! – еще более вяло согласился служака.

      – И при том, что был, ничего о нем вам не известно!

      – Отчего же! – попробовал возразить Аркадий Павлович. – Он служил в конногренадерах и банальнейшим образом спился…

      – Не банальнейшим, не банальнейшим, – возбудился посетитель. – Там решили сгубить Россию.

      – Где там?

      – Там! На совете у Сатаны!

      – Петров! Петров! – закричал тогда полицмейстер, и вопль его тотчас же был услышан.

      – Пожалуйте отсюда, вашбродь, – увещевал дежурный, поддерживая сумасшедшего под локоток.

      Господин закричал уже с улицы, задрав голову на окна полицмейстерского кабинета:

      – Я хочу лишь предупредить, что страну ждут неслыханные несчастья!

      XXIII

      После того как безумец убрался, что-то щелкнуло в бедной полицмейстерской голове. Заскочившая вдруг мысль о том, что преступник действительно есть оживший мертвец, не оставляла его до позднего вечера, и от этой навязчивости никак было не отмахнуться. По приезде домой, взглянув на жену, произнес он вместо «здравствуй, душенька» изрядно встревожившее суженую: «Черт бы побрал этого Музыку!» И без конца повторял во время ужина: «Музыка, Музыка, Музыка…»

      Когда же супруги улеглись, в коротком и нервном сне верный Трофимыч гаркнул полицмейстеру в ухо: «Вашбродь, вор-то наш взаправду кровопивец!» Не заснувший более после таких слов Аркадий Павлович промучился весь следующий день: страх было не стряхнуть, словно вцепившегося ополоумевшего кота.

      Ночь он опять не спал. Очередное утро также не принесло облегчения. Явившись на службу, рассеянно перебирал полицмейстер в своем кабинете бумаги, а в голове стучало барабаном: «Что, если и вправду живой мертвец?» Было от чего впасть в меланхолию: следствие не трогалось с места; все рассыпа́лось; все валилось; оставались в остатке гусарский мундир, арктического холода пальцы, запах, лицо, которое, по свидетельству жертв, не походило на физиономию живого человека. С тоской взглянул Ставицкий на портрет государя, затем взялся креститься на икону Николая в углу с пришепетыванием «свят, свят, свят». Здесь и сообщили ему о прибытии следователя.

      XXIV

      Отдохнувший после приезда в фешенебельном «Самсоне» Сыромятников излучал энергию. Протоколы, которые перед поездкой к министру Аркадий Павлович аккуратно собрал в папке, скомканной кучей были вытащены им из портфеля и оставлены на полицмейстерском столе. «Не иначе, подлец, проглядел только в номере», – понял хозяин петергофской полиции.

      – Ничего полезного, – сообщил Сыромятников. – Свидетели путаются, врут, у страха, как говорится, глаза велики… Впрочем, один документик я все-таки у себя оставил.

      «Явно чей-то сынок, – разглядывал полицмейстер варяга. – Сыромятников, Сыромятников… не бывшего