Три солнца. Сага о Елисеевых. Книга II. Дети. Елена Бауэр

выпуска для своих наблюдений.

      Елисеев провалялся в лихорадке три дня. Его знобило и трясло так, что зуб на зуб не попадал. Обтирания помогали, как мертвому припарки. Вражеский аспирин тоже не слишком старался ослабить страдания русского тела. Организм справился сам, и на третий день болезнь стала отступать.

      Удивительно, но даже, несмотря на то, что больной несколько дней находился в полузабытьи, никакие пугающие образы не являлись ему во снах. Словно со смертью Марии Андреевны отступили и ночные кошмары. Покойная сестра в наряде невесты уже несколько месяцев не ввергала его в холодящий кровь ужас.

      На четвертый день, пообедав в постели, Гриша почувствовал в себе силы встать. Он подошел к окну. Подморозило. Мелкие снежинки искрились в воздухе.

      Вдруг Григория Григорьевич заметил под окнами кадета, которого он уже однажды видел. Тот улыбался кому-то в Елисеевском доме. Из комнаты Григория не было понятно, куда конкретно смотрел молодой человек. Сначала Гриша подумал, что у мальчишки роман с какой-нибудь горничной. Потом он вдруг вспомнил о Вере Федоровне. Где она? Он не допускал мысли, что его супруга может кокетничать с кем-то, особенно с таким желторотиком, но все же опыт сигнализировал, что что-то с этим юношей нечисто. Жди беды. Григорий позвонил в колокольчик.

      – Где хозяйка? – хрипло поинтересовался Григорий Григорьевич у прибежавшей горничной.

      – Нету-с. Четверть часа как ушла к модистке-с.

      – Как только вернется, пусть зайдет.

      Молодой человек показал кому-то в окне свернутый лист бумаги, положил его под камень, скрываемый ветками кустарника, и заторопился прочь. Григорий хотел было снова вызвать прислугу и отправить за запиской. У него до сих пор не шли из головы пошлые карикатуры на Распутина и Государыню. Но не успел он дотянуться до колокольчика, как из дома уже выскочила горничная. Она забрала послание и забежала внутрь.

      Григорий Григорьевич поймал девушку на лестнице.

      – Милочка, изволь-ка объясниться, что это за тайная переписка в моем доме? – просипел хозяин.

      – Я ничего не знаю-с!

      – А что это у тебя в руках? Революционная прокламация?

      – Нет-с, что Вы! Я бы никогда… – голос у девушки задрожал.

      – А что же тогда?

      – Это амурное-с…

      – Что ж, милочка, вместо того, чтоб работать, ты здесь амуры крутишь?

      – Это не мое-с! – горничная разрыдалась.

      Все это казалось Григорию крайне подозрительным. Для кого же она тогда носит любовные записки, если это не ее? Григорий Григорьевич протянул руку, и девушка послушно отдала хозяину письмо.

      Елисеев развернул листок и чуть было не рухнул с ударом.

      XII

      «Милая моя, драгоценная Мария Григорьевна!» – начиналось послание. Елисеев побледнел, потом резко побагровел. Он будто забыл, что его дочка растет. Через несколько месяцев ей должно было исполниться пятнадцать. Самый возраст для первых невинных романтических чувств.

      «Ни на минуту, ни на секунду Ваш волшебный