Пифагор, или Вы будете счастливы. Татьяна Тихонова

схеме, – сказал Лапин.

      – Н-да. На этой машине.

      Кружили ещё минут двадцать. Наконец лабиринт разошёлся вширь и ввысь. Вылетев на середину, притормозили, зависнув в воздухе. Путешествующие светильники мельтешили, старательно разгоняя темноту. Но края помещения терялись во мраке, клубилась в снопах света пыль. Самоходка работала еле слышно. От этого тишина вокруг казалась ещё глуше.

      Вдруг словно пролетел шорох.

      Лапин чертыхнулся. Слева стена разошлась.

      Поплыли фигуры призрачных безголовых людей: высоких, маленьких, коротеньких, разных. Много. Прорисовывались постепенно силуэты кораблей в темноте, сетка, может быть, лётного поля под ногами. Становились видны лица, штрихами, пятнами, может, не хватало энергии машине, выдыхалась она, очертания были смутными, всполохи цвета иногда вспыхивали и тут же гасли. Чёрно-белое кино. Люди и машины. Нескончаемый поток, глаза, глаза, они были какие-то треугольные и светлые. Идущие надвигались, проходили через Крапивина, через Лапина. Люди ушли, поехали тележки, похожие на контейнеры. В тележках сидели роботы, одинаковые, глазастые, похожие на поленца дров, ручки-паучки, сложенные на острых коленках. Вот площадь опустела. Отдалилась. Уменьшилась. Ещё и ещё. Сотни кораблей срывались вверх. Ушли и они. Наступило затишье. Было страшно за них, за всех, хоть и не было никого из них уже в живых. Планета зелёная и обычная плыла над грязным белёсым полом. Но уже в следующее мгновение будто камень бросили в неё. Астероид? Пять неровных обломков закружилось вместо зелёной планеты. Каждый на своей орбите. Это беда, просто такое вот несчастье. А люди смотрели с кораблей, как гибнет их дом. А может, они уже спали, надеясь счастливо пережить ненастье и вернуться…

      Свет из стены погас.

      Гнетущая темнота опять повисла в углах огромного помещения, в открытых арочных проходах направо и налево.

      – Роботы, смотри! – голос Лапина гулко прокатился в тишине. – Сломанные?

      В арке, второй от них, было какое-то столпотворение роботов. Лучи двух фонариков мельтешили над пыльными серыми головами. Точно – те самые, которые ехали в тележках. Ростом они были по локоть. Ровные как поленца, но у одного руки без пальцев, у другого – сломанные ноги, у третьего – выбитый глаз, вмятины на корпусе. Некоторые входили сюда и не дотягивали, застревали в арке. А иначе бы их и не заметить, темнота непроглядная везде. Светильники выхватывали лишь то, что оказывалось прямо под ними. У одного робота, рядом стоявшего, уставившись в стену, была вывихнута за спину рука. Крапивин машинально взял и вставил её на место, задумчиво погладил робота по голове, поискал управление, попереключал. Такие штуки, рабочие лошадки, не должны быть очень уж сложны. Чем чёрт не шутит… И правда робот вдруг тихо зажужжал. Повернулся и пошёл. Пошёл! Вдоль по коридору. В темноту.

      Лапин с Крапивиным сорвались за ним. Их топот дробью катился по непуганой этой тишине. Робот шёл и шёл. Свернул. Остановился перед стеной. Что-то сказал, стена отъехала, и робот вошёл. Стало не по себе – тут были дети.