Совесть палача. Игорь Родин

возвращать в исходное положение, чуть запарусила от встречной волны, но инерция росла, и она с громом захлопнулась, успев выдохнуть наружу пару клубов сине-серого порохового дыма. Коля врезался в меня, заключив в объятия, а из-за двери раздался многоголосый девичий вой, ор и визг.

      Я оценил размеры предприятия. Если даже за убегающим Колей успело вывалиться столько дыма, внутри туалета сейчас стоял не просто туман, а такой смог, что его можно было грести руками, как снег, натыкаясь сослепу на подвешенные топоры. Я отшвырнул мелкого школьника в сторону, а он хитро улыбнулся и «вжарил» по коридору во все лопатки. На грохот уже тянулись старшеклассники и учителя. Позже я узнал, что кличка у Коли была соответствующая – Шустрый. А потом, уже гуляя по дворам, мы часто с ним пересекались. В основном, сталкиваясь с его новыми прожектами, подобными «сортирному взрыву». Кстати, взорвал он тогда адскую смесь из селитры, активированного угля, серы, магния, тёртого алюминия и даже где-то чудом раздобытого пороха. Видимо, он уже тогда знал, что такое катализатор.

      Шустрый никогда не гулял просто так. Он всегда или испытывал свои изобретения и прототипы, или находился в поисках деталей и материалов к ним. Но общаться с ним было легко и весело, так как сам он был человеком лёгким и смешливым, со странным, но оригинальным чувством юмора. Каким и оставался до сих пор. Завидую я ему иногда. Такие лёгкие, воздушные люди. Живут мечтами, не плетут стратегические планы на года, а обходятся одним днём. Как блаженные. У меня так не получается. Мой оптимизм тлеет и задыхается под грудой аналитических расчетов, давних комплексов и многочисленных рефлексий. Где-то по краю этой помойки бродят паранойя под ручку с шизофренией, а на вершине горы сидит дракон страха и сомнений.

      Кто-то вошёл в балконный проем, и я оглянулся, ожидая продолжить выпивать с Петей, но в раме косяка стоял Шустрый во плоти и крови. Он по-хозяйски упёрся поднятым локтём в балку, а вторую руку положил на талию. Его живые светлые глазки быстро бегали по столу, а рот уже искривился в счастливой ухмылке.

      – Привет! – сказал он хриплым баритоном, на который переходил, когда не надо было повышать голос до децибелов оркестровой трубы. – Отдыхаете?

      – Здорово, Шустрый, – кисло отдал я дань вежливости. – Ты разве дашь? Чего хотел?

      – А я так, «мимокрокодил»! – засмеялся Коля и туманно пояснил: – Да за «болгаркой» вот к Исаю заскочил. Надо там кое-что отрезать…

      – Голову себе не отрежь, – душевно предостерёг его я. – Пива «хапнешь»?

      – Вай нот? – поднял густые брови Шустрый.

      Я протянул ему свой бокал. Коля ухватил его ловкими грабками и припал к источнику блаженства. Выцедив его одним долгим глотком, он смачно чмокнул и, вдруг переменившись в лице, душевно рыгнул. На верхней губе у него застыла белая тонкая полоска пены. Как в детстве от молока. Теперь такое молоко не делают. Полоски от теперешнего блёклые