Совесть палача. Игорь Родин

в тебе нравилось, – довольно и проворно вставил Петя, – это твои поэтичные метафоры!

      – Ага. А я не то чтобы нарочно попёрся смотреть, как там мажор, а так, просто прошёл мимо. Тем более, его и так окружили теплом и заботой. «Тапочки», правда, с него соскочили, но сам он был жив и даже в сознании. Вот только нога чего-то в крови. И тут мы с ним пересеклись взглядами. Я увидел боль в его глазах, злость на несправедливость этого мира и ту самую зависть. Он хотел вопреки всем правилам теперь оказаться на месте любого из его окружавших. Живого, здорового и без поломанного байка. Понимаешь? Все в определённый момент хотят попасть на чужое место. А когда и оно становится некомфортным, тут же хотят соскочить на другое, более приятное и тёплое.

      – И тогда ты оценил теплоту своего места на текущий момент? – утвердительно спросил Петя, жуя нежно-жёлтое кольцо кальмара.

      – Именно! Я на некоторое время перестал ему завидовать и со злорадным превосходством подумал, как всё быстро может измениться! И ценить надо своё текущее место, понимая, что оно в любой момент может стать неуютным! Не ждать пока оно таким станет, не трястись и не следить за минутной стрелкой, а наслаждаться тем, что есть! Остаётся это только понять. А потом принять.

      – И как? Понял, принял и простил?

      Я только махнул рукой. Понять это несложно. А вот принять, согласиться и встроить в текущее существование гораздо сложнее. Не обманывать себя, а именно поверить в это. Чтоб аж благодать снизошла. Но наши костные прагматичные мозги, наши привычки и уклад, наши внутренние и внешние обстоятельства и нюансы хором отталкивают эту благодать снисхождения веры и переосмысления собственного бытия. И мы бегаем по краешку прибоя, лаем на горизонт, как собачки, но входить в воду и плыть глубже не решаемся. Убеждаем себя, мол, ладно, сегодня вот так, а уж завтра всё начну сначала. Куда там! Самообман. Самый лёгкий способ обмана. Как у Пушкина. Он сам был этому рад, только по другому поводу.

      – Вижу, у тебя опять «депрессняк». Что-то ты опять грустный какой-то, – немного шутливо нахмурил брови Петя.

      Ему сейчас было хорошо. Пиво живительной амброзией пролилось на иссушенные трезвой неделей стенки желудка. Те выстрелили кислым соком, а уж потом эту смесь всосали жаждущие поры, как посудная губка, отправив её по тонким хитросплетениям Петиного организма на сложные фабрики по разделению её на фракции, перегонку и выкристаллизовывание ректификата. А уж по токам крови капилляров, вен и артерий под мощным напором пламенного мотора, язык не поворачивается называть его насосом, таинство спирта отправилось в мозг. И там налипло на какие-то его аксоны, нейроны или что там у Пети внутри черепушки, активировав центры адской боли. И могучий Петин организм немедленно сыграл тревогу. В кровь выстрелили гормоны, отвечающие за удовольствие. Те самые эндрофины и прочие нейромедиаторы. И в результате он имеет то, что люди называют захмелением. Или опьянением. А сам он ласково говорит: