Наши за границей. Николай Лейкин

и Глафирой Семеновной, кликнул носильщика, велел ему тащить ручной багаж, лежавший у стола, и направился на платформу.

      Кряхтя и охая, поплелся за ним и жирный человек, также поклонившись Николаю Ивановичу и Глафире Семеновне, и сказал на прощанье:

      – А насчет грабежа и собачьей жизни – помяните мое слово, как в Париж приедете. Прощенья просим.

      Вслед за отходом берлинского поезда возвестили об отправлении парижского поезда. Николай Иванович и Глафира Семеновна засуетились.

      – Во? Во? Во цуг ин Париж?..[93] – бросилась Глафира Семеновна к железнодорожному сторожу и сунула ему в руку два немецкие «гривенника».

      – Kommen Sie mit, Madame… Ich werde zeigen[94], – сказал тот и повел супругов к поезду.

      Через полчаса Николай Иванович и Глафира Семеновна мчались в Париж.

      XX

      Глухая ночь. Спокойное состояние духа вследствие полной уверенности, что он и жена едут прямо в Париж без пересадки, а также и плотный ужин с возлиянием пива и рейнвейна, которым Николай Иванович воспользовался в Кельне, дали ему возможность уснуть в вагоне самым богатырским сном. Всхрапывания его были до того сильны, что даже заглушали стук колес поезда и наводили на неспящую Глафиру Семеновну полнейшее уныние. Ей не спалось. Она была в тревоге. Поместившись с мужем вдвоем в отдельном купе вагона, она вдруг вспомнила, что читала в каком-то романе, как пассажиры, поместившиеся в отдельном купе, были ограблены во время пути злоумышленниками, изранены и выброшены на полотно дороги. В романе, правда, говорилось про двух женщин, ехавших в купе, – думалось ей, – а она находится в сообществе мужа, стало быть, мужчины, но что же значит этот мужчина, ежели он спит как убитый? Какая от него может быть защита? Разбойники вернутся в купе, один набросится на спящего мужа, другой схватит ее за горло – и вот они погибли. Кричать? Но кто услышит? Купе глухое, не имеющее сообщения с другим купе; вход в него с подножки, находящейся снаружи вагона.

      – Николай Иваныч… – тронула она наконец за плечо спящего мужа.

      Тот пронзительно всхрапнул и что-то пробормотал, не открывая глаз.

      – Николай Иваныч, проснись… Я боюсь… – потрясла она еще раз его за рукав.

      Николай Иванович отмахнулся рукой и произнес:

      – Пусти, не мешай.

      – Да проснись же, тебе говорят. Я боюсь, мне страшно…

      Николай Иванович открыл глаза и смотрел на жену посоловелым взором.

      – Приехали разве куда-нибудь? – спросил он.

      – Не приехали, все еще едем, но пойми – мне страшно, я боюсь. Ты так храпишь бесчувственно, а я одна не сплю, и мало ли что может случиться.

      – Да что же может случиться?

      – Я боюсь, что на нас нападут разбойники и ограбят нас.

      И она рассказала ему про случай в отдельном купе на железной дороге, про который она читала в романе, и прибавила:

      – И зачем это мы сели в отдельное купе?

      Николай Иванович тоже задумался.

      – Недавно даже писано было, что усыпляют на железных дорогах разбойники, хлороформом усыпляют,

93

Где? Где? Где поезд в Париж?..

94

Пойдемте со мной, мадам… Я покажу.